Мария Бутина - Тюремный дневник

В отделение вошла на очередной обход офицер Диаз и знаком показала, что всем пора расходиться.

– Офицер Диаз, разрешите нам с ней в последний раз прочитать молитву. Пожалуйста, – попросила надзирательницу Кассандра.

Офицер тяжело вздохнула.

– Ты же знаешь правила? Ей нельзя с вами общаться. Заключенная Бутина на сегрегации. Но, черт возьми, должно же быть хоть что-то святое в этом Богом забытом месте! Только быстро. Я пока обход второго этажа сделаю. Тщательный обход.

– Бегом, Бутина, просовывай руки в окошко, – поторопила меня Кассандра.

Я осторожно высунула ладони в окошко для еды. Я никого не видела, перед глазами была только железная серая дверь. Вдруг я почувствовала, как мои холодные тонкие пальцы правой руки бережно сжала теплая шершавая рука Кассандры, а левой – маленькая детская ручка моей новой ученицы Джудит. Девочки замкнули круг. И сперва тихо, а потом все громче, так, что вибрировали стены в бетонно-железном помещении, Кассандра запела свою любимую песню, афроамериканскую госпел-молитву: Cece Winans – Tomorrow…

Последние слова Кассандры утонули в наших рыданиях:

– Мы семья теперь. Навсегда. Ты – черная, как мы. Слышишь? А мы своих не бросаем, еще повоюем за тебя… – сквозь всхлипывания прошептала она.

Я слышала, но не смогла проронить не слова, подавляя рыдания. Только кивала головой и сжимала пальцы, но этого они, конечно, сквозь непроницаемую железную дверь не увидели.

Девушки свое слово сдержали. Той же ночью они нацарапали, как могли, коллективное письмо в мою защиту, где изложили всю суть моего разговора с Калифой, который они тоже слышали. Женщины написали, как я помогла бедной беременной девушке едой и теплой одеждой, как я помогала каждой из них понять документы их обвинений, которые они не могли прочесть, как я организовывала для них спортивные пятиминутки, возвращая им волю к жизни, учила их чтению и письму. Они просили выпустить меня в общий режим, потому что основания для моего наказания – ложь.

Тут важно сделать небольшое отступление, чтобы рассказать, что писала то письмо женщина, которая сама находилась на сегрегации уже больше ста дней. Ее должны были вот-вот перевести в общий режим. Она знала, что это письмо будет для нее означать еще минимум месяц одиночки.

Я видела эту бумагу, мне ее подсунули под дверь, прежде чем отправить.

Письмо возымело обратный эффект. Этот акт глубоко возмутил администрацию тюрьмы, и следующей ночью меня перевели в отделение для особо опасных преступников – в одиночную камеру, в двери которой не было даже окошка для еды, а только маленькое окно для наблюдений охранника за заключенным, чтобы исключить любой контакт со мной окружающих. Двух девочек отправили на изоляцию. Показания Хелен приобщили к материалам моего дела, указав, что я пыталась подкупить заключенную по указанию моих адвокатов. В отношении последних возбудили отдельное делопроизводство, поставив под сомнение профессиональную этику моих защитников, а мне назначили госзащитника, пока ситуация не разрешится. Дело слушали за закрытыми дверями в суде. Обвинения были настолько абсурдными, что даже моя судья была вынуждена отложить дело в сторону, сказав, что не видит оснований в вотуме недоверия Бобу и Альфреду.

А Хелен сократили срок.

Спустя несколько дней моего пребывания в изоляции в отделении для особо опасных преступников в моем дверном окошке для наблюдения появилось худое, со впалыми щеками, лицо пожилой чернокожей женщины. Она внимательно разглядывала меня и ничего не говорила. Я тоже посмотрела на нее и робко улыбнулась. Мои наблюдения за «особо опасными» вот уже больше недели не выявили никаких различий между ними и женщинами из моего прошлого отделения «для белых воротничков», как его называли. Этот термин используется для обозначения заключенных, преступления которых носят ненасильственный характер – мошенничество или хищение собственности, например.

В моем новом отделении были люди, арестованные по подозрению в убийствах, насилии, проституции, распространении наркотиков, торговле людьми, детской порнографии и тому подобных насильственных действиях. Несмотря на то что я сидела в одиночной камере и мой непосредственный контакт с этими заключенными был исключен, опасения у меня все равно были – среди них была, например, работница отделения, которая приносила мне поднос с едой, пусть и под постоянным контролем стоящего рядом надзирателя. Мало ли что можно ожидать от этих людей, думала про себя я, а потому держалась настороже. Впрочем, наблюдение за передвижением и общением заключенных в отделении через маленькое окошко позволяло хоть как-то сохранить ощущение присутствия в социуме, пусть и только в качестве безмолвных глаз через стекло. Моя улыбка женщине была попыткой установить дружеский контакт, показать, что я ей не угрожаю, в надежде на то, что и встречных угроз мне не будет.

В ответ на мою улыбку лицо заключенной осталось каменным, не выразив никаких эмоций, оно через секунду исчезло, а под дверь влетела маленькая записка на бумаге в линию.

Я подошла к двери, подняла листочек и развернула. В нем печатными буквами, будто только-только научившимся писать маленьким ребенком, с ошибками было написано:

«Можишь Гари с тортам?»

Я недоуменно заглянула в окошко двери, не понимая, чего хочет от меня женщина, и вопросительно посмотрела в ее неподвижное лицо. Пожилая заключенная сложила руки вместе перед собой, будто в молитве, и я догадалась, что она просит меня что-то сделать для нее. «Хорошо», – кивнула я, все еще не понимая, что от меня требуется. Под дверь влетело несколько цветных карандашей и чистый конверт. А! – догадалась я, – она, наверное, видела мои рисунки на оборотной стороне конвертов, которые я каждую ночь оставляю в углу столешницы у самой двери, чтобы надзирательница утром забрала их для отправки. Я снова улыбнулась женщине и показала большой палец: договорились. Заключенная ушла, а я бросилась рисовать ей полученными цветными карандашами Гарри Поттера с праздничным тортом со свечкой.

Через пару часов безмолвное лицо снова появилось в моем окошке, женщина вопросительно, чуть наклонив голову, глядела на меня. Я улыбнулась, подошла к двери и, немного переживая, что ей не понравится моя работа, просунула конверт с цветным изображением Гарри Поттера с тортом на обороте. Конверт тут же исчез, а за ним и женщина. Может, я не справилась? Обидела ее? – ломала голову я, не увидев никакой реакции на свою работу.