Мария Бутина - Тюремный дневник

Можно, конечно, предположить, что из 50-миллионного населения округа Колумбия найдется 12 человек, которые за последний год ни разу не включали телевизор или радиоприемник, не пользовались социальными сетями, не общались со знакомыми и не выходили на улицу, будучи, таким образом, полностью изолированы от влияния средств массовой информации. Можно также допустить, что каждого из них вывезут тайком из дома в замурованном автомобиле, не нарушая девственной чистоты незнания обстановки в стране. Положим, присяжного молча довезут до здания суда. Но стоит ему услышать прокурора по моему делу, в голове всплывут сформированные годами стереотипы о «красной угрозе» – и все встанет на свои места. Достаточно будет просто показать обложку моего паспорта с двуглавым орлом российского герба, и суд закончится, даже не начавшись. Я отправлюсь в тюрьму на 15 лет.

Но предположим на секундочку, что я слишком плохого мнения о людях, а на самом деле в зале суда чудом окажутся 12 совершенно объективных присяжных и решат заслушать аргументы сторон.

Согласно статье о деятельности иностранным агентом в США, прокурору не нужно доказывать, что целью моей деятельности был вред или влияние на американскую демократию, напротив, сторона обвинения охотно согласится, что мои помыслы были направлены на построение мира между двумя державами. Это не имеет значения.

Им также не нужно будет доказывать факт моей связи с российскими спецслужбами, закон этого не требует.

Деятельность иноагентом не требует и факта получения каких-либо финансовых средств, прокуратура с легкостью согласится, что мною никогда не было получено ни копейки.

Им не нужно будет доказывать, что я обладала доступом к какой-либо секретной информации, они охотно признают, что никакой информации я не собирала и никому не передавала.

В сговоре не нужны будут заговорщики, достаточно будет указать потенциальное наличие оных, что прокуратура, собственно, и сделает.

Единственное, что требует закон о деятельности иностранным агентом, – это наличие у человека иностранного паспорта и знакомого чиновника, по просьбе которого было сделано хоть что-нибудь, не обязательно политическое или вообще значимое, например, покупки билета на самолет будет достаточно. Это в моем деле имелось. Это отрицать было бесполезно. Дело сделано. Вышло, как в известном изречении из американского сериала «Друзья»: «Орел – я выиграл, решка – ты проиграл».

– Понятно, господин Кенерсон, – немного помолчав, ответила я. – По закону демократической Америки, который вы приняли больше 50 лет назад и с тех пор практически никогда и ни к кому не применяли, я действительно иноагент. Думаю, что про существование этого закона знаете только вы сами и используете его по своему усмотрению, избирательно, против тех, кто вам по причине гражданства, скажем так… несимпатичен. У меня и моих адвокатов была возможность немного почитать про эти случаи – вы никогда не привлекаете западноевропейцев, например, так что, будь я гражданкой дружественной, по вашему мнению, страны, например Швейцарии, мы бы сейчас в комнате для допросов не сидели. В черном списке ваших иноагентов граждане Кубы, России, Ирана. И это называется равенство? И вы называете вашу страну свободной от расовых предрассудков? Что ж, давайте вашу бумагу. Единственное, напоследок, я все-таки скажу, что, осудив меня по вашему закону, вы уничтожите на корню любые попытки гражданской дипломатии со стороны граждан тех стран, с которыми она действительно важна, потому что так вы покажете им истинное лицо Америки. Если бы я знала это лицо раньше, я бы обязательно зарегистрировалась, а еще лучше – никогда бы сюда не приехала. Ведь если я – иностранный агент, то ни один иностранец из неприятной вам страны никогда не сможет чувствовать себя в безопасности в свободной стране Америке.

Это был тот самый дедушкин «гамбит». «Пускай меня распнут, меня проклянет и возненавидит весь мир, – подумала я, – но зато, когда я выйду, у меня будет возможность рассказать правду о произошедшем. Мой голос сквозь бетонные стены и железные решетки все равно никто не услышит. Пусть я буду той самой и единственной пешкой, которую принесут в жертву охоте на русских, зато это прекратит дальнейшие спекуляции, поиск виновных и предъявление обвинений».

Мой гамбит сработал: больше никому объявлений по моему делу так и не предъявили.

Сам текст признания вины вдумчивому читателю покажется странным. Если отбросить передергивания, обвинительную нагнетающую страсти риторику и ауру секретности, то окажется, что моя настоящая цель пребывания в США – образование в университете, а моя иноагентская деятельность – попытка добровольной и бесплатной реализации придуманного мною же проекта «Дипломатия», направленного на укрепление отношений двух стран через близость взглядов обычных людей и единомышленников. Это мое посещение в США открытых для всех желающих оружейных выставок и конвенций, приглашение в Россию сторонников прав на оружие и самооборону, организация поездок россиян на Национальный молитвенный завтрак в США, который для объединения людей разных национальностей и религиозных конфессий собирается каждый год вот уже на протяжении 70 лет, а также присутствие на «российско-американских дружеских ужинах», созванных по инициативе американцев, где философы и интеллектуалы обсуждали возможные пути этого сотрудничества двух государств.

– И да, Мария, – замявшись, добавил прокурор Кенерсон. – Мы признаем, что неверно интерпретировали ваши сообщения – вы не предлагали секс за доступ к власти. Извините.

– Ничего, бывает, мистер Кенерсон, – ответила я. – Ваше неумение, правда, стоило мне разрушенной жизни. Вы стерли в порошок доброе имя моей семьи. Представляю тот момент, когда однажды я вернусь к работе по профессии в каком-нибудь университете, вы же меня, собственно, забрали,= прямо с кафедры, где я работала помощником профессора, и посадили в тюрьму, навесив мне смачный ярлык «кремлевской проститутки». И вот мои ученики достанут свои смартфоны и посмотрят, кто перед ними. Спасибо вам большое.

Вскоре после выбора без выбора, 14 декабря 2018 года, состоялось и заседание суда, на котором мне предстояло повторить перед судьей и полчищем журналистов признание в том, что я вступила в сговор с целью стать иностранным агентом.

Ранним утром двое маршалов – среднего возраста белый мужчина и чернокожая женщина – забрали меня из одиночной камеры, где к тому моменту я пробыла уже 80 дней. Обычно заключенным перед судом выдавали новую одежду, чтобы мы своим видом не смущали зрительный зал. «Вот, посмотрите, как мы заботимся о наших заключенных», – словно должна была говорить за себя новая униформа. Но в моем случае этот момент как-то упустили, ведь я сидела в одиночной камере и не попадалась на глаза ни надзирателям, ни тюремной администрации. Так я оказалась в зале суда в настоящем, без прикрас, виде узника: из-под зеленой униформы торчали дырявые на локтях рукава растянутой грязно-бежевой кофты, а на ногах были купленные мной в тюремном магазине дешевые кроссовки с предварительно изъятыми из них шнурками, чтобы я, видимо, не повесилась в камере ожидания здания суда. Кстати, дешевые они на воле, а в тюрьме стоили 100 американских долларов.