Мария Бутина - Тюремный дневник

Едва меня ввели в зал, моя голова закружилась от огромного пространства, наполненного сотнями людей, жаждущих интереснейшего представления: «Так мы и знали, ведьма признала себя виновной в колдовстве!»

Мне было приказано выйти к трибуне у подножия постамента, где восседала судья Чаткен, помахивая изящным веером. Я ожидала, что мне предложат принести клятву говорить правду, положа руку на Библию, как это показывают в американских фильмах, но оказалось, что это больше не важно. Меня просто попросили пообещать говорить правду, а когда дело было сделано, судья, улыбнувшись мне, сказала:

– Теперь вы под присягой, и я собираюсь задать вам ряд вопросов, чтобы убедиться, что вы понимаете ваши права и что ваше признание вины является добровольным и осознанным. Но я должна предупредить вас о том, что, если вы не ответите на мои вопросы правдиво, вы можете быть привлечены к ответственности за лжесвидетельство, за ложное утверждение и что любой ложный ответ, которые вы дадите здесь, может быть использован против вас в судебном процессе за лжесвидетельство. Вы понимаете это?

– Да. Я понимаю, – ответила я.

Далее последовало несколько вопросов о моем имени, гражданстве и месте проживания. Судья особо подчеркнула, что мое признание вины будет означать принудительное выдворение из США. Это, признаться, была самая радостная новость дня.

– Вы находитесь в здравом уме?

– Абсолютно.

– Очень хорошо, – снова довольно улыбнулась судья Чаткен. – Вы получали какое-либо лечение в последнее время в связи с любого типа психическим заболеванием или эмоциональным нарушением или зависимостью от наркотических средств любого рода?

– Нет.

– Мистер Дрисколл, – обратилась она к моему адвокату Бобу. – Вы подавали ходатайство о переводе г-жи Бутиной на общий тюремный режим. В этом документе вы заявили, что с 21 ноября 2018 года г-жа Бутина находилась в режиме административной сегрегации в тюрьме имени Уильяма Трусдейла в Александрии, штат Вирджиния, и вы описали в своем обращении, что госпожа Бутина испытала определенные лишения. Она была лишена контактов с людьми и сенсорной стимуляции. Важно отметить для целей этого слушания, что вы заявили, что «длительное лишение человеческого контакта и сенсорного воздействия начинает оказывать глубокое психологическое воздействие на г-жу Бутину. Если суд не вмешается, она будет продолжать содержаться таким образом и в конечном итоге потребует внимания психотерапевта». Я отклонила это ходатайство.

Итак, что я вижу – по состоянию на 27 ноября 2018 года: вы утверждали суду, что убеждены, что на г-жу Бутину это заключение имело глубокое психическое воздействие. И поскольку суд принял решение оставить все как есть, я должна спросить вас: до сих пор ли вы полагаете, что ее психическое состояние могло стать настолько плохим, что потребует внимания специалистов в области психического здоровья? Или ваше мнение изменилось? И какие гарантии вы можете дать суду, что г-жа Бутина правомочна принять решение о своем признании вины, учитывая режим ее содержания и психические последствия, которыми вы были обеспокоены?

С момента помещения меня в одиночку прошло уже три недели, но Боб прекрасно понимал, что, начни он говорить о последствиях сегрегации на судебном заседании 14 декабря, это для суда означало бы, что я не вполне в своем уме. А значит, заседание было бы отложено на неопределенный срок, а меня вернули бы в одиночную камеру. Потому он ответил:

– Спасибо, ваша честь. Мы по-прежнему обеспокоены долгосрочными последствиями административной сегрегации или одиночного заключения. Но после того, как наше ходатайство было подано, г-же Бутиной было разрешено «свободное время» вне камеры среди ночи и время от времени участие в разных мероприятиях, таких как посещение тюремной церковной службы, а также свидания с русским православным священником, который помог ей справиться с условиями административной сегрегации. Поэтому я думаю, что на сегодняшний день, хотя мы могли бы продолжить обсуждение моей озабоченности по поводу чрезмерного использования административной сегрегации, я считаю, что у нее все хорошо и она психически компетентна принять решение, которое она принимает сегодня.

– Мисс Бутина, я спрашиваю об этом, потому что, опять же, я должна убедиться, что ваше признание вины является добровольным и вы признаете себя виновной сегодня, потому что вы виновны, а не потому, что вы так измучены сегрегацией, что просто делаете это, чтобы все закончилось. Я хочу убедиться, что ваше признание вины не вызвано этими условиями. Вы понимаете?

– Я понимаю, ваша честь.

– И чувствуете ли вы, что, несмотря на вашу административную сегрегацию, вы можете четко и ответственно принять это решение?

– Да.

– Очень хорошо, – с облегчением выдохнула судья.

Все шло по плану.

– Есть ли у прокуратуры позиция по этому поводу?

– Нам нечего добавить, ваша честь, – поставил точку в обсуждении этого вопроса прокурор Кенерсон.

Тут важно отметить, что после в сумме почти трех месяцев одиночной камеры и пыток я могла бы, под шумок, признать себя виновной в поедании христианских младенцев, массовых убийствах, разрушении Карфагена, а также во всех тайфунах и ураганах, которые когда-либо бушевали на территории Соединенных Штатов.

Далее я еще раз 30 повторила «Да. Я понимаю» на вопросы о том, что я отказываюсь от всех связанных с судебным процессом конституционных прав, а именно права на суд присяжных, права не свидетельствовать против себя и близких родственников и права на вызов свидетелей.

Наконец после прочтения прокуратурой текста признания вины и повторения этого же документа стороной защиты судья сказала:

– Итак, вы признаете себя виновной, потому что вы виновны?

– Да.

– Очень хорошо, – радовалась, будто ребенок, она.

Назначив дату вынесения мне приговора через три месяца после этого заседания, судья Чаткен пожелала всем «приятного дня», сторона обвинения отправилась отмечать удачно провернутое дельце, а меня увели в камеру ожидания в подвале суда, где мне предстояло провести еще 6 часов, прежде чем из этой одиночной камеры я попаду в свою одиночку в Александрийской тюрьме еще на пару недель, чтобы, так скажем, закрепить результат.

Единственное, что грело мою душу в холодной камере, было то, что, когда все это закончится, я напишу эти строки и весь мир узнает правду о «добровольности» признания вины под давлением нечеловеческих условий содержания и, в случае отказа, гарантированного тюремного срока в 15 лет лишения свободы. Но главное было все же в другом: мое «чистосердечное» признание назначит единственного виновного и остановит охоту. Я думала, что теперь, получив желаемое, американские власти, наконец, успокоятся и выкинут меня из страны самого независимого и справедливого правосудия в мире. Это они сделать действительно собирались, но, правда, на этот случай у них созрела еще одна интересная идея моего применения уже дома, на родине. Несмотря на признание вины, вопрос назначения мне окончательного наказания оставался открытым, так что возможности для торга у господ обвинителей имелись. Пришла пора предложить этот товар.