Мария Бутина - Тюремный дневник

– Мария, вам надо стать писателем! Ваши дневники, они такие… красочные и интересные, прямо как роман, – сказал на одном из допросов Кевин, густо покраснев и тем самым вызвав недоумение у других участников встречи. – Я перечитываю их снова и снова.

Мои адвокаты удивленно переглянулись.

Среди романтических и ностальгических историй в моих дневниках были, впрочем, и веселые зарисовки студенческой жизни в Америке. Вот, например, одна из них.

– Хай! Мария, слушай, извини, что отвлекаю, но у меня есть к тебе вопрос, – прервала мое чтение молодая американка, из тех, кого в Штатах называют «американ бьюти», – совсем юная худенькая блондинка с ярко накрашенными глазами и алыми губками.

Я оторвалась от книги и подняла глаза на внезапно ворвавшуюся в мой книжный мир девушку. Перед учебным столом стояла Мэган, моя одногруппница, будущий магистр в области международных отношений. Вопросы от сокурсников для меня были нормой, а потому это внезапное вторжение меня ничуть не удивило, хоть и слегка расстроило. Я пожалела, что концентрация на занятиях теперь потеряна. Надо было уйти на «бесшумный» этаж библиотечного зала, где запрещено разговаривать. Но что ж теперь поделаешь. Помощь жаждущему знаний – дело святое.

Сняв очки в тяжелой красной оправе и слегка придавив переносицу и внутренние уголки уставших от напряжения глаз большим и указательным пальцами, я ответила:

– Да, Мэган. Чем могу?

– Не могла бы ты, – протянула девушка, – рассказать мне про ту страну, откуда ты, ну, про Сибирию?

Едва сдержав улыбку, чтобы не оттолкнуть тянущегося к познанию ученика (этот навык мне привила педагогическая практика), я как можно приветливее сказала:

– Пойдем со мной, я тебе лучше покажу.

В центре библиотечного зала для занятий магистров и аспирантов, в который пускали только по специальным пропускам, чтобы первокурсники не отвлекали от научной работы будущих ученых, дипломатов и политиков веселой пустопорожней болтовней, стоял громадный географический глобус на деревянной ножке. Встав, я медленно двинулась к нему и жестом поманила однокурсницу за собой. Она послушно пошла следом. Оказавшись у модели земного шара, я слегка крутанула земную ось, и перед нами оказались бескрайние российские просторы с их коричнево-серым рельефом гор, синими линиями рек, зелеными равнинами и желтыми пустынями.

– Вот, Мэган, смотри сюда, – показала я пальцем, – видишь, это отсюда и досюда Сибирь.

– Вау! Какая большая, – изумилась студентка.

– Да, ты права. Большая. Только нет такой страны «Сибирия», Мэган. Это называется «Сибирь», и это не страна, а географический регион России. А вот это, – показала я на длинную серо-коричневую линию, разделяющую евразийский континент, – Уральские горы, они отделяют европейскую часть России от азиатской.

– А ты тогда откуда? – не сдавалась будущий ученый-международник Мэган.

– Вот, смотри, – наклонилась я ближе к глобусу. – Тут, в южной части Сибири, есть Алтай, тут вот Алтайские горы, видишь, а тут столица Алтайского края – Барнаул. Вот тут я и родилась.

– Вау! Ясно! Ну, ладно, спасибо. Извини, что отвлекла, – сказала Мэган и будто бабочка упорхнула к соседней парте, где сидели уже давно звавшие ее друзья.

Я еще несколько минут стояла над глобусом. Вот точки с родным названием «Барнаул» касается голубая линия реки Обь. В памяти всплыли картинки весеннего ледохода бурной полноводной реки, с которой так много связано в моей жизни…

– Хм, страна «Сибирия». Сепаратизм какой-то, – про себя улыбнулась я. И побрела обратно к столу, заставленному высоченными стопками иностранных книг.

… Через 10 дней после моего ареста несколько одногруппников дали интервью газете «Вашингтон Пост», единодушно отметив, что мое отношение к родине всегда, оказывается, выглядело как-то подозрительно.

Но все же, как говорят, мир не без добрых людей, моя университетская одногруппница Сара Шоффел, с которой мы почти безмолвно часами просиживали в библиотеке, после моего ареста встала на мою защиту, пойдя против всех друзей и родственников, в один голос твердящих, что такие контакты во вред ее будущей карьере. Это требовало большого мужества – пойти против толпы, но, наверное, на таких, как она, и держится этот мир.

«Это непросто, но я люблю свою работу. Они у меня как девочки-дочки: немного растеряшки, слегка неопрятные, непослушные, эмоциональные, но такие прекрасные и любимые», – написала я в своем дневнике.

Любить надо в кредит, а не за заслуги – этим принципом я руководствовалась ежедневно. Когда я получила работу уборщицей в отделении, у меня появилось первое в тюремной жизни прозвище – «Золушка». Признаюсь, первые дни в этой почетной должности в отделении для особо опасных преступников, большая часть из которых выросла на улице, были, мягко говоря, непростыми.

Наше отделение имело заслуженную дурную славу: у нас регулярно происходили конфликты, нередко заканчивающиеся драками, женщины громко спорили и ругались матом, а подчас случалось и воровство. Последнее в основном касалось еды с подносов, больше воровать было нечего. Иногда зазевавшаяся заключенная не обнаруживала на своем подносе положенного маленького пакетика с сахаром или котлеты, и тогда начиналось громкое выяснение отношений.

Дурной пример, как известно, заразителен, как заразителен и хороший пример. Так, однажды во время очередного конфликта за еду я просто подошла к столу, где разворачивалась драма, поставила свой поднос с едой и молча ушла. Так продолжалось с неделю. Конфликт был исчерпан. Есть мне хотелось, конечно, жутко, но эксперимент был важней. Мне нужно было сохранить веру в людей.

Далее я стала изучать вкусовые предпочтения моих сокамерниц и поняла, что едой с подносов они вполне могли бы меняться, вместо того чтобы ее воровать и прятать. Я предложила им такой вариант и, когда в отделение привозили еду, стала согласно их предпочтениям распределять порции так, чтобы счастливыми оказались все:

– Мисс Лопес, вот вам дополнительное яблочко, – улыбалась я, когда подходила очередь пожилой женщины. – Пирог вы все равно не любите, может быть, поменяетесь на яблоко с Амандой?

– А тебе, Тина, дополнительный пирог. Можно твой салат, Лилиана?

Со временем мои девочки-дочки выучились не только самостоятельно, без моей помощи, меняться едой, но и говорить друг другу «Спасибо», даже кушать стали вместе, за одним столом, а не прячась по углам. Я смотрела на это и чуть не плакала от счастья.

Как сказала нам однажды надзирательница офицер Диаз, делая обход: «Любовь растопит лед, просто нужно не сдаваться и продолжать пытаться». А еще любить нужно в кредит, а не за дела. Если ждать, когда кто-нибудь сделает тебе что-нибудь хорошее, чтобы потом полюбить, вся жизнь пройдет в одиночестве.