Мария Бутина - Тюремный дневник

– Как ты делаешь это?

– Что? – удивилась я.

– Как ты справляешься с «локдаунами», когда нас запирают в одиночках? Мне становится очень страшно. Стены будто норовят придавить, – дрожащим голосом сказала Тина. – Знаешь, я рада, что мы сейчас заперты здесь вдвоем. Это хотя бы не так страшно.

– Я не справляюсь, – со вздохом призналась я. – Я просто переживаю одну минуту, потом другую, дышу, иногда пробую читать.

– А я не могу читать, мне просто страшно, – чуть не плача прошептала она.

– Не бойся, Тина, – я в первый раз назвала ее по имени, – ты просто помни, что все проходит и это тоже пройдет. Ты кого-то ждешь? – аккуратно поинтересовалась я.

– Папу, – снова очень тихо сказала она, – но у меня нет денег позвонить ему и сказать, когда тут разрешены посещения. Я просто надеюсь, что однажды он догадается и придет.

Ее отец так и не пришел. Через 3 месяца Тину забрали с вещами на выход. А еще через месяц мне пришло от нее письмо, где по-детски было нацарапано: «Спасибо за ту открытку. Ты спасла мне жизнь».

Увидев в моих руках письмо от Тины, девочки рассказали мне ее историю. Тина когда-то была членом молодежной сборной по футболу, профессиональной спортсменкой, но увлеклась наркотиками и алкоголем. Сперва она загремела в реабилитационный центр, но это не помогло, и вскоре ее взяли за хранение наркотиков. Полицейский патруль подобрал ее прямо на улице и доставил к нам в тюрьму.

Я ответила на то письмо уже свободной женщины. Из нашей будущей переписки я узнала, что она бросила наркотики и вернулась в спорт.

Именно история Тины вдохновила меня на написание этой главы и легла в основу моего последнего слова для суда, где мне вынесли приговор. Я сказала тогда:

«Моя семья поддерживала меня телефонными разговорами каждый раз в короткие перерывы, когда мне разрешали покинуть одиночную камеру, мои друзья приходили посетить меня каждую неделю. Но я видела тех, у кого не было денег даже на 30-секундный звонок, они ждали, но к ним никто никогда не приходил. Я благодарна Господу, ваша честь, за все то, что он даровал мне».

Допросы ФБР продолжались раз-два в месяц. За мной в очередной раз пришли, чтобы отвести и передать в руки агента Кевина Хельсона для транспортирования в комнату допросов.

– Привет, Мария, – как всегда, улыбнулся он, увидев меня.

– Здравствуйте, Кевин, – ответила я. – Красивый галстук, верно, тот самый, ваш любимый? – добавила я, заметив элегантный яркий светло-зеленый галстук на шее агента.

Кевин кивнул, снова немного смутившись. По пути в комнату допросов я успела рассказать о моем одиноком быте:

– Знаете, агент Хельсон, как можно сделать из камеры концертный зал?

– И как? – он недоверчиво посмотрел на меня.

– Очень просто: берете плотный лист бумаги, обложку бумажной папки, например, сворачиваете в трубочку, закрепляете клейкой этикеткой с баночки шампуня, вставляете в отверстие трубочки одну ушную затычку от плеера-радио и, вуаля, включаете музыку. Настоящая колонка готова. В пустой бетонной камере звук будет отражаться от стен, создавая эффект концертного зала.

Кевин только улыбнулся в ответ.

В наших недолгих поездках на допросы из одного гаража в другой, иногда затягивавшихся из-за того, что с контрольного пульта невовремя реагировали на просьбы открыть ворота, агент Хельсон многое узнал о моей одинокой тюремной жизни. Я, безмолвное существо по причине контракта с тюрьмой, была очень рада найти собеседника, а он всегда проявлял живой интерес к опыту моего тюремного существования. Не знаю, было ли ему действительно интересно или это была методика «разговорить» меня. Впрочем, это было не важно – «раскалываться» мне было не в чем, а потому наше общение мне было только в радость. Мы много разговаривали о тюремной кухне, а затем и о русских традиционных блюдах. Как известно, американцы всегда рады поговорить о еде. Друзьями в тех обстоятельствах мы вряд ли могли стать, хотя, если бы ситуация была иной, такое вполне могло случиться.

– Боб, мы бы хотели, чтобы Мария прошла проверку на детекторе лжи, – обратился к моему адвокату агент Хельсон, когда все расселись по местам в комнате для допросов.

– Я бы не хотел, чтобы это случилось, Кевин, – резко ответил Боб. – У вас, как я понимаю, нет сомнений в том, что мой клиент говорит правду. Так? Вы даже выдали суду документ, где черным по белому сказано, что она, – он кивнул в мою сторону, – говорила вам правду. Тогда зачем это тестирование? Вам прекрасно известно, что полиграф не дает стопроцентного ответа, врет человек или нет. Все зависит от формулировок самих вопросов. Чего вы пытаетесь добиться?

– Боб, – мягко сказала я, когда адвокат закончил, – мне нечего скрывать, полиграф так полиграф. Больше того, на родине мне нечего бояться. Когда я вернусь, я расскажу миру правду. Все как было, от А до Я. Я об этом вам с самого начала говорила, – добавила я, оглядев присутствующих.

– Не факт, Мария, не факт. Вы ж хорошо знаете историю российских спецслужб, да? – хитро улыбнулся Кевин. – Она не даст нам соврать: они способны на страшные вещи. Мы, конечно, не думаем, что они рискнут причинить вам вред, но очень переживаем за вашу безопасность, когда вы вернетесь в Россию.

– Премного благодарю за вашу заботу, – парировала я, – но думаю, что все будет хорошо. Меня не в чем обвинить. Это ваша ошибка с арестом невинной студентки.

– И все-таки, – не сдавался Кевин, – посмотрите, что творится. Торшин, видимо, никогда не был вашим другом, раз после вашего ареста он моментально забыл о вас. Думаю, это – позиция российской власти. Вас использовали втемную, без вашего ведома. Возможно, вам будет лучше остаться здесь, в США. Знаете, это будет сложно организовать, учитывая всю публичность вашего дела, но есть варианты…

– Я уеду домой. В Россию. Это моя родина. Там моя семья и мой народ, – поставила я точку в разговоре.

Кевин тяжело вздохнул:

– Что ж, это ваш выбор, но, если вам когда-нибудь понадобится помощь, мы всегда будем рядом…

– Еще раз благодарю вас за заботу. На этом все? – спросила я.

– Да, думаю, что на сегодня это все, – Кевин встал, знаком показывая, что меня пора вернуть в тюрьму. Я встала вслед за ним и пошла в угол, где мне надевали наручники.

Отчаявшись получить от меня согласие на сотрудничество с американскими спецслужбами, участники допроса утратили ко мне интерес. Мы продолжали изредка встречаться, не чаще раза в месяц, беседуя о моем детстве, разглядывая семейные фотографии моих бабушек и дедушек, обсуждая мои поездки с друзьями в Горный Алтай. Но больше всего агентов ФБР из отдела национальной безопасности интересовали блюда русской кухни. Они продолжали приносить мне еду «под заказ». Мишель даже однажды призналась, что пыталась приготовить мне на кухне ФБР южноамериканскую версию французского пирога «киш лорен» – яичницу в тесте с мясом и овощами, но, к сожалению, лакомство подгорело. Эти секретные и сверхважные встречи подавались прессе как продолжение получения информации от страшного российского иностранного агента.