Хаим Бермант - Влиятельные семьи Англии [Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны]

При всем том надо сказать, что Боб гораздо больше сделал для развития еврейского государства, чем самые активные, убежденные сионисты. Возникает даже подозрение, что он таки был сионистом, хотя не хотел в этом признаться. При помощи своего кузена Уолтера Коэна (отца сэра Эндрю) он создал Палестинскую корпорацию, которая положила начало целому сонму коммерческих и промышленных концернов, включая Нешерскую цементную компанию, Палестинскую пивоваренную компанию, Соединенный банк, Страховую компанию Ихуд, Палестинскую солевую компанию, Сельскохозяйственную ипотечную компанию, отель «Царь Давид». Она также помогла создать то, что сейчас является главной статьей экспорта Израиля, индустрию обработки алмазов.

В 1927 году перед лицом значительной оппозиции со стороны старших коллег по правлению «Шелл» Боб протолкнул план строительства огромного нефтеочистительного завода на Ближнем Востоке, а во время поездки в Палестину воспользовался шансом приобрести великолепный участок земли у реки Кишон в Хайфе. Завод вызвал к существованию массу вспомогательных предприятий. Благодаря этому Боб мог особенно гордиться: за один раз ему удалось сослужить службу и «Шелл», и Британской империи, и еврейству.

Затем, после Второй мировой войны, он пережил трагический период, когда в нем столкнулись две верности. Причиной этого стала палестинская политика Эрнеста Бевина [104] Эрнест Бевин – британский профсоюзный и государственный деятель, на тот момент министр иностранных дел. , которая буквально отменила Декларацию Бальфура и наложила строгие ограничения на иммиграцию. Такие ограничения вводились и раньше, но теперь, в 1945 году, когда только открылась правда обо всех зверствах нацистского холокоста и когда сотни тысяч евреев застряли в лагерях для перемещенных лиц, эти ограничения казались особенно жестокими. Палестинские евреи были на грани бунта, и по всему миру евреев охватило горькое чувство, что их предали.

6 октября 1945 года главный раввин разослал телеграмму по всем синагогам, находившимся под его юрисдикцией, призывая устроить «день солидарности с выжившими европейскими евреями» и заявляя, что «евреи Англии ждут от правительства, что оно сдержит слово в отношении Палестины как единственного пристанища для тех, кто пережил чудовищные преступления нацизма».

С Бобом не посоветовались, и он тут же ответил телеграммой, которую подписали он сам как президент Объединенной синагоги и Фрэнк Сэмюэл как вице-президент, где предупреждал синагоги о том, что «последняя фраза в телеграмме главного раввина к вам… может быть неправильно понята в том смысле, будто он вовлекает политику в наши религиозные дела».

Его поступок вызывал скандал в совете Объединенной синагоги, и какое-то время казалось, что может произойти то, что уже произошло двадцатью восемью годами раньше, когда Совет представителей пошел на открытое восстание против Родни. До этого не дошло, так как Боб сделал нечто такое, что редко делал раньше: по меньшей мере частично взял свои слова назад. Он согласился встретиться с главным раввином, чтобы обсудить инцидент, и в его устах это было практически равно извинению. Встреча так и не состоялась, ибо доктор Герц вскоре после этого умер.

Некоторые нашли признаки смягчения в готовности Боба пойти на попятную, но он был не из тех, кто смягчается, да и вообще по сути с возрастом его характер только испортился. Раввин, знакомый с ним под конец его жизни, говорил, что лаял он хуже, чем кусался, но, честно говоря, лай его был и без того страшен. Подозревали, будто в душе он гордился тем, что умел наводить ужас на случайных знакомых, и если он совершал какие-то добрые поступки – а это случалось бессчетное количество раз, то специально делал это втайне, чтобы не подорвать свою репутацию людоеда. Доброту он считал едва ли не тайным пороком, говорил громогласно и расхаживал с тяжелой тростью.

При жизни Элис он часто принимал дома молодых студентов – будущих раввинов. К его приглашениям относились как к королевскому указу, и у молодых гостей они вызывали опасения, если не страх. Но, приехав, они опешивали от его обаяния, изящных манер, как будто не соответствующих его наружности, и всех его стараний сделать так, чтобы они чувствовали себя как дома. Он обладал достоинством без надменности.

Боб постоянно ощущал потребность быть полезным. В начале Второй мировой, отойдя от дел, он написал Черчиллю, с которым был довольно хорошо знаком: «Дабы сообщить вам, что я свободен и что, если вы полагаете, что я могу как-то послужить вам или стране, надеюсь, что вы за мною пошлете. Можете не сомневаться, все мое время в полном вашем распоряжении». Предложение не было принято, и, когда на следующий год Черчилль стал премьер-министром, Боб сделал новую попытку: «Я позволил себе написать вам несколько строк с тем, чтобы сообщить, что я полностью доступен и, разумеется, охотно и с радостью отвечу на любой зов».

Его снова не позвали, во всяком случае, не Черчилль, но как бы в утешение позднее лорд Вултон, министр продовольствия, обратился к нему за консультацией относительно еврейских правил питания и рациона, и таким образом до конца войны Боб фактически превратился в министра по кашруту.

Уйдя из «Шелл», Боб проводил большую часть времени в Ханимиде. Здесь, в деревне, в костюме из плотного твида среди своих коров и овец, лошадей и собак, он был счастливее всего. Он присоединился к Эксмурской оленьей охоте, и ничто не могло отвлечь его от этого увлечения. Один друг, как-то раз встречавший у него еврейский Новый год, вспоминает, как все собрались в библиотеке в красных охотничьих куртках на короткую молитву, которую провел сам Боб, а потом, после службы, хей-хо! – вперед, к собакам! Однако если Боб и не соблюдал Шаббат сам, он уважал Шаббат соседей и по воскресеньям всегда надевал торжественный воскресный костюм и отговаривал родственников и друзей, если они хотели одеться для верховой езды. Он был хороший наездник, но с его ростом и громоздкой фигурой один вид его, несущегося галопом на коне, пугал больше, чем рога матерых оленей.

Он глубоко врос в окружающие болота и холмы, и нельзя было не задаваться вопросом, почему человек с его вкусами, взглядами и прошлым тратит столько времени на еврейские дела.

Как мы говорили, прежде всего это было влияние предков. Но вмешался и другой фактор. Ротшильды теряли верховную власть, а предоставленные самим себе еврейские массы могли разрушить все то, что создали прошлые поколения Коэнов и Ротшильдов, и в итоге запятнать на доброе имя и репутацию всего сообщества. Ведь для неевреев все евреи на одно лицо.

Именно по этой причине он, несмотря на сомнения относительно идеологии и методов сионизма, Боб оказал значительную помощь делу сионизма. «…Очевидно, что теперь успех или провал еврейской национальной родины в Палестине, – писал он другу, – в громадной степени отразятся на евреях всего мира, и поэтому для всех нас чрезвычайно важно именно сейчас сделать все, что в наших силах, ради успеха».