Джеймс Брендон - Зигги Стардаст и я

– Конечно. В любой момент. Что тебе нужно?

– Ты говорил, что твой брат – полицейский. Хороший коп.

– Лучший в Сент-Луисе.

– Хорошо. Ручка есть?

Протягивает мне ручку. Я вынимаю кассету из магнитофона.

– Какое сегодня число?

Мы оба поворачиваемся к рекламному календарю пива Bud, висящему за стойкой. Девица на нем замотана в американский флаг и держит в разведенных в стороны руках две бутылки.

Пишу на ярлыке кассеты:

«ПРИЗНАНИЕ ХЭЛА ЛУМИСА. 13 ИЮЛЯ 1973 ГОДА».

– Ты можешь сделать так, чтобы твой брат точно это получил?

– Хэл Лумис? Это тот никчемный сукин сын, что живет на озере?

– Да.

– Не водился бы ты с такими подонками, Джонатан.

– Пожалуйста, просто позаботься, чтобы он получил эту запись. И побудь с ним рядом, пока будет слушать. Ты поймешь, зачем, поверь. И тогда станет ясно, что надо делать. Так ты сможешь мне помочь.

Он поднимает голову, наши взгляды встречаются. Глаза у него голубые, но выражение нечитаемо: не понимаю, действительно он выполнит просьбу или думает, что я сумасшедший. Честер прижимает кассету к груди.

– Я буду защищать ее ценой жизни.

– Спасибо.

– Рад, что могу, наконец, тебе помочь.

– Да. Я тоже…

– Пойду-ка я прямо сейчас позвоню брату, – говорит он. – Чем бы он ни был занят… ну, поверь, сынок, мы об этом позаботимся.

– Когда папа придет, скажите ему, что заеду позже, – добавляю я, направляясь к двери, и сталкиваюсь с парнем, который играл в бильярд.

– Ой, прошу прощения, приятель… Скотти? Скотт, в смысле? Извини, я…

– Привет, Джонни… – Он неловко вертит в руках кий, сдувает с глаз челку.

– Я думал, ты в лагере…

– Был. Меня выперли.

– О… Ну, ладно… мне пора…

– Как я понял, бейсбольная бита предназначена не для того, чтобы бить окна или еще что… – хмыкает и опускает глаза, откашливается. Футболка с изображением группы Aerosmith сидит на нем слишком плотно.

– Ну, пока, что ли… – Начинаю обходить его, но он заступает дорогу, не выпуская кий из рук.

– Погоди… как лето проводишь? – спрашивает он.

– М-м. Э-э… Ну…

– Черт, да ты уже с меня ростом! Странно как, – говорит Скотт, продолжая перебирать руками по кию.

– Да.

– И голос другой. Да и выглядишь как-то не так. С ума спятить! Прям не знаю… – Смеется.

– А… Верно. – Машинально начинаю было начесывать волосы на лоб, но обрываю себя и смотрю на него в упор. – Я… я теперь не такой…

– Круто…

Что-то изменилось. Не могу даже объяснить. Словно в мраморе этой мышечной массы появилась пара трещин, щербин на безупречном фасаде. Из глаз пропало яростное желание вышибить дух из «задохлика». Нет, они тоже стали другими. Печальными. Может, такими и были всегда.

– Мне надо идти…

– Эй, послушай! Знаешь… все эти засранцы еще в лагере… – Он возит носком «пумы» по линолеуму. – Это глупо, я знаю, но я подумал… может, если захочешь вместе потусить…

– Ты не должен прятаться, – говорю я.

– Что?

Смотрю ему в глаза и вижу того одинокого мальчишку, каким был когда-то и я, парящего в безмолвном космосе.

– Я сказал, что я теперь не такой, Скотти. Я счастлив.

Он не шевелится. Потом лицо медленно расплывается в улыбке – словно кто-то тянет уголки рта в разные стороны. Мне знаком этот взгляд.

– На самом деле, – добавляю, – не думаю, что останусь здесь на все лето. Увидимся в школе.

– Ладно, хорошо…

Он возвращается к бильярдному столу, я прохожу мимо.

Не скажу наверняка, но кажется, я только что подрос еще на пару сантиметров.

О, как же мне нравится этот новый я!

На часах 22:37. Папин «Кадиллак» поблескивает на дорожке в лунном свете. Мой желудок дергается вместе со Стингреймобилем. Да ладно тебе, малыш, мы это сделали. Осталось только одно…

Подъезжая ближе, слышу, как звонит телефон.

И звонит. И звонит.

Жду в темноте, пока он ответит, чтобы метнуться вверх по лестнице… Нет. Больше никаких пряток. Ты должен встретиться с ним лицом к лицу. Другого времени нет.

Дррррыннннь… Дррррыннннь… Тишина.

Бросаю велосипед на веранде и просовываю голову в москитную дверь.

На диване никого. Телевизор все еще включен: новости «Уотергейта». Вхожу и выключаю.

– Пап?..

Нет ответа.

Дррррыннннь!!! ДА ЧТОБ ТЕБЯ.

Кричу в сторону второго этажа:

– Папа? – Ответа по-прежнему нет. – Пап, это я. Слушай! Я сожалею о том, что наговорил. Я разозлился и… – Пробираюсь в комнату, зыркая во все стороны. – Пап?.. – Там, где я оставил его корчиться и кашлять на полу, его больше нет. Конфетти мертвых Зигги по-прежнему устилает пол. – Папа, ну хватит, брось эти игры, я же сказал, что извиняюсь…

Ничего. На цыпочках прохожу по коридору, включаю свет в спальне. Заглядываю внутрь. Ни следа. Нигде никаких признаков жизни.

Телефон продолжает звонить.

Бегу вниз. Два стула в столовой лежат на полу, опрокинутые. Ох! А я и не заметил их, когда входил.

Беру трубку.

– Привет, Честер, папа у тебя?

– Не понимаю, как у такого отца мог родиться ты!

– Старла?!

– Джонни, миленький!

– О боже, Старла, не могу поверить…

– Господи, связь просто ужасная, я едва тебя слышу…

– Трещит сильно… Где ты?

– В Вашингтоне. Только не говори, что забыл…

– Нет, конечно… в смысле, я просто надеялся, что, может быть…

– Я пытаюсь дозвониться целую вечность, но телефон был занят весь вечер, и…

– Слушай, я так скучаю по тебе! Мне столько надо…

– …столько надо тебе рассказать!..

Это мы произносим одновременно.

Она смеется. Я сползаю на пол по стене.

– Ты первая, – говорю.

– Ой, даже не знаю, с чего начать! И не смогу долго разговаривать, а то папа меня убьет – связь по межгороду стоит уйму денег, все дела, ла-ла-ла… Но все равно, мне так нравится здесь, Джонни, я в полном восторге! И ты бы тоже был в восторге. Это чудесно. Столько людей, таких же, как мы, понимаешь? Не таких, как все. Революционеров… Слушай, а может, сможешь сюда приехать? Немного пожить с нами?

– Ой! Да. На самом деле это было бы замечательно…

– Потому что… не знаю. Маме предложили здесь работу, преподавать в университете, и… возможно, она согласится, так что…

– Ты имеешь в виду… постоянную?

– Может быть. Да. Я не знаю…

– Ого! Это как-то неожиданно… я … просто… так…

Все. Начинаю всхлипывать прямо в трубку.

– Джонатан? Что такое? Что случилось?

– Ничего… прости… ничего… просто слышу твой голос… Я так рад за тебя, и… – Прижимаю трубку обеими руками к уху, будто держу в объятиях ее, мою подругу. – Столько всего случилось! И есть кое-что, что мне нужно рассказать тебе, но я не знаю как, и это просто безумие, я знаю, но это Истина Зигги, и я просто…

– Тссс, не волнуйся… ты можешь рассказать мне что угодно, ты же знаешь… просто говори медленнее и громче, потому что такое ощущение, что ты тараторишь на гиперскорости.