Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Этот разговор, как писала Пепита, касался главным образом денежных фондов. Деньги были необходимы не только на организацию контрреволюции, но и на содержание самого Савинкова.

Вряд ли за прошедший год ее отношение к «русскому герою» изменилось.

Кстати, в материальном отношении в Париже Савинкову и его окружению действительно жилось не слишком легко. Тот же Рейли, например, по-прежнему уверял его, что готов помочь ему, но денег у него сейчас нет. Эндрю Кук, впрочем, считает, что в письмах Савинкову он просто прибеднялся. И что ему начало надоедать выступать в роли его денежного мешка. Прибеднялся — это вряд ли. А вот некое раздражение от того, что он столько лет, и безрезультатно, ищет деньги для Савинкова, у него вполне могло возникнуть. «Антибольшевистским вопросом я усиленно занимался всегда и посвящал ему большую часть времени, энергии и личных средств, — вспоминал Рейли. — Касаясь личных средств, могу, например, указать, что савинковщи-на с 1920 по 1924 год обошлась мне самому по скромному расчету в 15–20 тысяч фунтов стерлингов». Очень большая сумму по тем временам. Впрочем, тогда, весной 1924 года, он всячески заверял Савинкова, что по-прежнему будет искать для него средства. И, вероятно, не врал.

28 апреля 1924 года в Париж из Рима вернулся разочарованный Савинков. Как и предполагал Рейли, на Муссолини надежд не было никаких. Начались переговоры Савинкова с представителем ЛД. Чекист Федоров сразу же заметил — Савинков не скрывал, что будет очень благодарен за материальную помощь из Москвы.

Федоров встречался с Савинковым, Рейли и его женой, Деренталями в кафе, на прогулках, и они довольно живо обсуждали как общеполитические проблемы, так и совместные дела, совмещая это с игрой в шахматы или бильярд. «30.04 были в кафе, — сообщал Федоров, — было нас пять: я, Рейли с женой, Савинков с Л. Деренталь. Играли в шахматы и биллиард. Шахматист Савинков хороший, на биллиарде играет плохо». Разговор шел, в частности, об отношениях Англии и СССР. Рейли по этому поводу высказался так: «Большевики требуют кредитов, думая, что английское правительство может их дать. Ничего подобного. Крупных денег, кредитов у английского правительства нет. Их могут дать только коммерсанты, но ничуть не правительство».

Что говорила на этих встречах Пепита, и говорила ли она что-то вообще, кроме светских пустяков, осталось неизвестным. Но любопытно, что позже Рейли утверждал, что она прекрасно понимала, кем действительно является Андрей Федоров. «Она очень много перестрадала за это время, — писал он в письме Александру и Вере Мягковым 20 сентября 1924 года. — Поразительно, что она единственная из нас всех, которая ни на минуту не переменила своей глубокой уверенности в провокаторской роли Андрея Павловича».

Второго мая отмечали именины Савинкова в Булонском лесу. Федоров вручил ему 100 долларов в качестве содержания председателя ЦК объединенной организации ЛД и савинковцев. Савинков был очень растроган. Вечер провели в кафе «Трокадеро», куда пришел и Рейли. Опять играли в шахматы и на бильярде, и вели разговоры.

Переговоры в Париже продолжались до 8 мая. Савинков начал склоняться к тому, чтобы действительно поехать в СССР. Когда Федоров спросил его, как же он, такая крупная величина, скроет свой отъезд из Парижа, Савинков ответил, что замаскирует его якобы поездкой в Японию. Правда, Савинков согласился ехать только при одном ус-ловим — за ним в Париж должен приехать сам Павловский. Он настолько верил ему, что у него даже не возникало мысли, что его могут завербовать чекисты [83] Потом, уже в тюрьме, Савинков, впрочем, напишет о Павловском следующее: «В сущности, Павловский внушал мне мало доверия. Помню обед с ним в начале 23-го года с глазу на глаз в маленьком кабаке на рю де Мартин. У меня было как бы предчувствие будущего, и я спросил его: “А могут быть такие обстоятельства, при которых вы предадите лично меня?” Он опустил голову и ответил: “Поживем — увидим”. Я не мог думать, что ему дадут возможность меня предать. Чекисты поступили правильно и, повторяю, по-своему, гениально. Их можно за это только уважать. Но Павловский! Ведь я делился с ним, как с братом, делился не богатством, а нищетой. Ведь он плакал у меня в кабинете. Вероятно, страх смерти? Очень жестокие лица иногда бывают трусливы, но ведь не трусил же он сотни раз… Я не имею на него злобы. Так вышло…» .

Вечером 8 мая Федоров, съездив с Савинковым и Любовью Деренталь на скачки в Булонский лес, проводил его на ужин в кафе «Трокадеро», расцеловался с ним и с ней и отправился на вокзал. Затем он отбыл в Варшаву, а еще через несколько дней якобы нелегально (на самом деле, через устроенное чекистами «окно») перешел советскую границу и вернулся в Москву.

На последних встречах с «московским гостем» в Париже Рейли и Пепита не присутствовали. 7 мая они отплыли в Нью-Йорк. Потом Рейли считал, что совершил ошибку и что ему не надо было оставлять Савинкова наедине с Федоровым, но в Америке его ждали очень срочные дела, которые еще могли изменить и его жизнь, и жизнь Бориса Савинкова.

Приехав в Нью-Йорк, Рейли и Пепита, несмотря на свое безденежье, снова поселились в престижном районе — в отеле «Незерлэнд» на углу Пятой авеню и 59-й улицы.

Рейли в Америке действительно ждали срочные дела. На 2 или 4 июня были назначены судебные слушания по его делу. Он целыми днями совещался с адвокатами, которые всячески обнадеживали его. Тем временем компания «Болдуин» предложила ему закончить дело миром и выплатить компенсацию в 25 тысяч долларов. Но Рейли эта сумма показалась смехотворной. Еще бы, ведь он рассчитывал получить аж 750 тысяч! «Или пан, или пропал… — писал он. — Живу надеждой на выигрыш процесса. Что будет, если проиграю — не знаю».

Однако еще через несколько дней выяснилось, что слушания переносятся на осень. 9 июня 1924 года он отправляет Савинкову большое письмо. В его первой части он рассказывает о том, как обстоят дела с его процессом: «Дело должно было слушаться 2 июня. Пошли отсрочки со дня на день. Противная сторона прилагает все усилия, чтобы отложить слушание дела на осеннюю сессию. Настоящая (летняя) сессия закрывается 24 июня — значит, через 2 недели… Я очень боюсь, что противникам удастся получить… отсрочки и что мое дело будет выкинуто из настоящей сессии. Со стороны я знаю, что мои противники надеются таким образом взять меня измором и принудить меня пойти на мировую за незначительную сумму. Они готовы были дать до 25 000 долларов — чтобы покончить. Т. к. мой иск на 750 000 долларов и т. к. все маневры противников показывают, что они боятся проиграть дело, то я решил сдохнуть, но не сдаться. Если дело будет отложено на октябрь, то мне придется остаться здесь, т. к. на отъезд и обратный приезд я ни в коем случае не могу найти денег. Чтобы оставаться здесь, тоже нужны деньги, но значительно меньше. Как только буду знать окончательно, что дело в текущую сессию не попадает — начну искать какое-нибудь занятие, которое дало бы возможность прожить здесь. Если это не удастся (что весьма вероятно), уеду в деревню и буду жить где-нибудь холуем на ферме. Для этого тоже нужны деньги, но я думаю, что их-то я соберу. Пока что у меня в кармане 11 долларов. Завтра пойду искать денег.