Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Девятого августа в Париже устроили прощальный обед по случаю отъезда Савинкова и Деренталей. В нем участвовал и Рейли, который оставался во Франции до конца августа. Потом он снова собирался вернуться в Америку.

На следующий день Савинков, Дерентали и Федоров выехали в Варшаву. 13 августа они уже были в Вильно. 14-го Федоров один перешел советскую границу, чтобы подготовить переход Савинкова. Там он провел совещание с чекистами Сергеем Пузицким, Яном Крикманом, Романом Пилляром, которые под видом активистов ЛД должны были ждать прибывающего из-за границы «вождя освободительного движения». 15 августа 1924 года группа во главе с Савинковым (по советскому паспорту — Виктор Иванович Степанов) перешла польско-советскую границу.

Друзья Савинкова за границей в первое время, разумеется, понятия не имели о том, что с ним происходит в СССР. Рейли не был исключением.

Первые признаки беспокойства у них появились где-то через неделю после перехода Савинкова и его спутниками советской границы.

Рейли знал о маршруте, по которому Савинков и его спутники должны были добраться до Москвы. По всем расчетам, они должны уже были дать знать о себе. Но почему-то молчали. Да и могущественные и вездесущие «Либеральные демократы» вдруг бесследно исчезли.

В первую очередь беспокоились, конечно, родные и близкие Савинкова. 8 августа Рейли написал ободряющее письмо его сестре Вере и ее мужу Александру Мягкову в Прагу. Вероятно, это был ответ на их тревожно-недоуменное послание о том, что с Борисом Викторовичем, возможно, случилось что-то нехорошее. Но Рейли еще пытался успокоить их.

«Как ни велико наше беспокойство за дальнейшую судьбу Б. В., каким возмущенным догадкам мы ни предавались бы, мы все здесь единодушно поняли, что иначе он не мог поступить ни с точки зрения политической, ни по своему психическому состоянию, — писал он. — На все есть времена и сроки, и если в течение последних двух лет я всячески, по мере моих сил, старался сдерживать стремление Б. В. уехать, то на этот раз я чувствовал, что дальнейшие убеждения будут и бесполезны, и неуместны, ибо, совершенно объективно рассуждая, я думаю, что действительно времена и сроки близки теперь и что он не мог упустить этого момента.

Если все обойдется благополучно (а я инстинктивно верю в звезду Б. В.), то я убежден, что его поездка ознаменует собою эпоху в ходе событий. Во всяком случае, она откроет пути к широкой деятельности. Если даже предположить, что он не сделает ничего окончательного, вернется через 6–9 месяцев и оповестит мир (посредством соответствующей книги) о своей поездке, о том, что он видел, и о своих выводах, то и одно это будет огромно и сразу выдвинет его на первое место как в России, так и всюду, и откроет новые перспективы работы.

Тяжелее всего нам, которые должны оставаться по эту сторону, надеяться и ждать. Теперь важной становится более тесная связь между нами…»

Далее он сообщал, что 6 октября собирается уехать в Нью-Йорк, где должно, наконец, состояться слушание его дела в суде.

Однако тревога за судьбу Савинкова нарастала. 20 августа Рейли вновь пытается успокоить его сестру: «Можете себе представить, с каким лихорадочным вниманием я следил эти дни за всеми газетами. Т. к. до сегодняшнего дня никаких тревожных известий нигде не появлялось, то мы можем с полным удовлетворением принять, что самый критический момент, т. е. проезд до места, прошел вполне благополучно. Если бы что-нибудь случилось в пути, то эти господа не преминули бы раструбить это всему миру. Теперь можно хоть немного успокоиться».

Рейли как в воду глядел. В Москве просто не очень торопились раструбить на весь мир о том, что на самом деле произошло с Савинковым. Только в ночь на 29 августа советское информационное агентство РОСТА взорвало сразу три информационные бомбы. Оно распространило сообщения: «Арест Б. В. Савинкова», «Суд над Б. В. Савинковым» и «Последние известия», в которых говорилось о датированном «20-ми числами августа» аресте, двухдневном судебном слушании и последнем слове самого Бориса Викторовича.

Каждое из них представляло настоящую сенсацию. Но главной сенсацией было все-таки то, что Савинков на суде признал свою вину, публично отрекся от своей прошлой борьбы и, наконец, объявил, что признает советскую власть. Все это казалось настолько невероятным, что сообщениям из Москвы многие просто не поверили, а большевиков сначала обвинили в провокации и вранье.

Узнав 29 августа от своих знакомых журналистов о сенсационных новостях из Москвы, потрясенный Рейли тут же написал письмо сестре Савинкова и ее мужу в Прагу. Он не дожидается даже появления этих сообщений в газетах. Но его первая реакция — им не надо верить: «Дорогие друзья, завтра Вы, вероятно, прочтете в Ваших газетах это потрясающее известие (прилагаю вырезку из сегодняшнего “Temps”). Мне оно было сообщено от одной знакомой редакции сегодня утром. Исходит оно из Агентства Havas [85] «Гавас» — французское телеграфное агентство, существовавшее в 1835–1940 годах, считается первым в мире агентством новостей. Получило название по фамилии своего основателя — Шарля-Луи Гаваса. , которое его получило от своего московского агента вчера ночью с датой 28-го.

Оставляя в стороне все наши личные переживания (и Ваши, и мои), я спешу поделиться с Вами теми соображения, которые вызваны у меня этим известием.

1. До получения точных подтверждающих данных, это сообщение не следует считать положительным и окончательным. Для этого есть целый ряд оснований.

а) Если арест произведен 20-го, а суд 25-го, почему эти факты предаются гласности только 28-го? Казалось бы, все говорит за то, чтобы немедленно похвастались бы.

в) От 20–28 прошло достаточно времени, чтобы за границей появилось перепечатки из “Известий”, в которых такой крупный факт непременно был бы напечатан. Обыкновенно самые интересные известия из сов. прессы передаются за границу телеграфно из Риги и из Ревеля.

c) Возможен ошибочный арест совершенно другого лица.

d) Возможно, что арестован Ал. Ар., [Александр Аркадьевич Дикгоф-Деренталь. — Е. М.], намеренно выдающийся за Б. В.

e) Возможно, что большевики, что-то такое зная, прибегли к такому способу, чтобы усыпить внимание и т. д.

2. Считаю поэтому, что до полного подтверждения мы все должны занять в высшей степени сдержанную позицию и даже подчеркивать крайнюю невероятность этого события.

3. Если же событие подтвердится (впрочем, уже в течение 2–3 ближайших дней), то каждому, по мере своих сил и связей, поднять самую энергичную агитацию, в основу которой положить защиту человека с огромным прошлым и с большим литературным талантом (слишком большое ударение на антибольшевистской деятельности могло бы отозваться крайне прискорбно).