Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Сам Рейли в письме сестре Савинкова Вере Мягковой и ее мужу Александру Мягкову позже утверждал, что действительно до самого конца пытался отговорить Бориса Викторовича от этого шага. «Ведь я ему в течение месяца ежедневно рисовал картину провокации точно в том виде, в котором она в действительности и произошла! — негодовал он. — А из-за поездки Л. Е. я ведь с ним почти что разошелся! Что же больше можно больше сделать? Ведь он абсолютно никого и ничего слышать не хотел! Никто все это так хорошо не знает, как Вера Викторовна…»

Понимал ли Савинков, что вся эта подпольная организация — лишь ширма, за которой стоит ОГПУ? Неужели у него не появилось никаких подозрений? А если появились, то почему все-таки не послушал Рейли? Бывший английский шпион был уверен в том, что все это Савинков прекрасно понимал, но давно уже «психологически созрел» к измене и только ждал каких-либо «сигналов» из Москвы, чтобы начать «торговлю» с большевиками.

«Вам, Вера Викторовна, мучительнее всего примириться с мыслью, что Савинков давно уже не был наш и что, по-видимому, он давно нас всех обманывал… — писал он сестре Савинкова. — Вероятнее всего следующее: уже целый год Савинков душевно очень шатался, прежней цельности уже не было (это теперь, по-моему, видно), один удар за другим ясно доказывает ему, что за границей он в тупике; естественно, что огненная натура всеми фибрами ухватилась за заманчивые перспективы, рисованные провокаторами. Он так желал деятельности, так боялся эмигрантской “водосточной трубы”, что он цеплялся за эти перспективы, несмотря на все наши увещевания. При его уме и опытности он провокацию видел так же ясно, как мы, но он надеялся ее перехитрить».

Существует, кстати, еще одна, похожая версия. Согласно ей, Савинкова действительно «купили» не тем, что он возглавит в СССР мощную подпольную организацию, а некими перспективами сотрудничества с «умеренными» большевиками в руководстве страны и, возможно, даже создания нового правительства с его участием. То есть якобы продолжалась игра, которую Рейли и Савинков затеяли еще в декабре 1921 года на переговорах с Леонидом Красиным. И что, возможно, именно тогда Борис Викторович через пресловутых ЛД наконец-то получил какие-то сигналы из Москвы о том, что с ним готовы договориться. Вот он и ехал договариваться, прекрасно понимая, что за московскими гостями стоят чекисты, и не слушая предупреждений Рейли.

Известно, что сам Савинков обсуждал с Рейли вариант своего «внедрения» в советское руководство неоднократно. В письме Черчиллю от 5 февраля 1923 года Рейли, например, писал: «Совсем недавно большевики сделали попытку найти подход к Савинкову с помощью одного весьма видного парижского банкира, друга Красина, с целью выяснить, не прекратит ли Савинков свою борьбу и не присоединится ли к правому крылу большевиков.

Все сообщения, получаемые из России, свидетельствуют о том, что финальная схватка между правыми и левыми приближается… Конфликт не может быть разрешен иначе как с помощью оружия, но среди правых нет решительных людей. Главная причина их союза с Савинковым в том, что они хотят привлечь его как человека, который уничтожит левых.

По нашему мнению, время для такого союза (даже если он был бы только временным) еще не пришло. Необходимо ждать, пока конфликт между правыми и левыми обострится. Таким образом, Савинков поступает мудро, действуя пока сдержанно. Однако для меня предельно ясно, что время Савинкова придет, что такой человек, как он, не может погибнуть. По моему глубочайшему убеждению, и я осмеливаюсь считать, что Вы придерживаетесь того же мнения, он предназначен для того, чтобы сыграть великую роль в истории России».

Сложно сказать, продолжал ли Рейли летом 1924 года по-прежнему надеяться на «перерождение большевиков», как и полтора года назад. Но идея поездки «к «сволочам» у него явно вызывала подозрение. Правда, ходили разговоры о том, что и сам Рейли сначала собирался ехать вместе с Савинковым «внедряться». Но потом передумал.

Савинкова от поездки ему отговорить не удалось. Рейли был прав в одном — он очень боялся постепенного политического угасания и забвения в эмиграции. А поездка в СССР давала ему хоть какой-то шанс на будущее.

Писатель Александр Куприн вскоре напишет: «Савинков уже не мог жить без стремительного движения, без яростной борьбы, без хождения по ниточке между жизнью и смертью, без громадных чувств напряжения и победы. Это — страсти сильнее и неотвязнее всех наркотиков. Бессознательная инерция движения довела его до московского судилища и… позора». Как бы то ни было, он сам выбрал свой путь.

Решившись на поездку в Советский Союз, Савинков написал завещание с подробными указаниями о том, как делить в случае его гибели между родственниками его деньги. архивы и сочинения. Часть средств он. вероятно, передал на хранение Рейли, поскольку в его завещании есть и такая строчка: «Все деньги, принадлежащие, находящиеся в этот момент у сестры моей Веры Викторовны Мягковой или у Сиднея Георгиевича Рейли… разделить между моими близкими».

Незадолго до отъезда он увиделся с Владимиром Бурцевым, которого называли «охотником за провокаторами». Савинков с восторгом начал рассказывать о «могучей революционной организации», действующей в России. Опытный Бурцев, однако, потребовал от него не ехать в СССР, так как, по его мнению, это была поездка на верную гибель, и Савинков неминуемо угодил бы в сети чекистов. «Я не могу поверить в существование такой крупной и разветвленной организации, — говорил он. — Все это так далеко от советской действительности. Такая большая организация не может ускользнуть от ока ГПУ. Она насквозь проедена провокацией. И если она еще не ликвидирована, то только потому, что ее ликвидация не входит в планы ГПУ. Вас ожидает грандиозный провал. Подумайте о возможных трагических последствиях».

Но Савинков прервал Бурцева взволнованной речью: «Моя поездка в Россию решена. Оставаться за границей я не могу. Я должен ехать… Я еду в Россию, чтобы в борьбе с большевиками умереть. Знаю, что в случае ареста меня ждет расстрел… Своим судом и своей смертью я буду протестовать против большевиков. Мой протест услышат все!»

«Да, я подозревал, что мной играют, — писал Савинков в своих показаниях на Лубянке. — Да, я считал, что у меня есть 20 % на арест. Но моя революционная совесть не позволяла мне оставаться в Париже. Я должен [курсив Савинкова. — Е. М,] был, все равно какой ценою, решить для себя вопрос: ошибся ли я, начиная борьбу против РКП, или нет? С РКП русский народ или нет? Хочет русский народ освобождения или нет? И не навязываю ли я ему своей воли?.. Если бы посланные ко мне люди сказали мне правду о России, т. е., сказали бы, что народ с РКП, я бы еще в Париже заявил, что прекращаю борьбу, как и хотел это сделать».