Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Такого рода организация предполагает исключительно крепкий и конспиративный центр. Возможно ли его длительное существование при настоящих условиях — не знаю — Русская история являет несравненный пример такой организации — это “Народная Воля”. Я думаю, что, чтобы спасти Россию, нужно воскресить целиком (только минус социализм) Исполнительный Комитет Народной Воли со всеми его способами борьбы. На первый я уже указал. Второй я вижу в пропаганде (насколько она сейчас возможна), а главным образом, в создании органа (хотя бы за границей), но питаемого исключительно Русскими силами изнутри. Эмигрантская пресса потеряла всякое значение, как за границей, так и в России; из боевой она превратилась или в узкую партийную, или, за немногими исключениями, в просто обывательскую. — Каждое движение должно иметь голос! Этот голос должен быть достаточно могучим, чтобы его слышали и в России, и за рубежом, и этот голос должен быть авторитетным.

Третий способ, вне которого, по моему глубокому убеждению, нет спасения — это террор. Террор, направляемый из Центра, но осуществляемый маленькими независимыми группами или личностями против отдельных выдающихся представителей власти. Цель террора всегда двояка. Первая — менее существенная — устранение вредной личности; вторая — самая важная — всколыхнуть болото, прекратить сплавку, разрушить легенду о неуязвимости власти, бросить искру!

Нет террора — значит, нет пафоса в движении, значит, что жизнь с такой властью еще не сделалась решительно невозможной; значит, что движение преждевременно или мертворожденно.

Вы скажете, что хорошо говорить о терроре тем, кто сидит за границей, а я отвечу Вам, что я знаю людей, потративших громадную энергию на его подготовку (соответственно с настоящей обстановкой и с последними требованиями техники) и готовых пойти на него, как только будут в наличности нужные средства.

Итак, вот три главных способа: организация, пропаганда и террор. Повторяю: я не знаю, насколько при настоящих условиях эти способы доступны, но я уверен, что в них “все законы и пророки”.

Перехожу теперь к другой проблеме, удачное разрешение которой будет играть огромную роль в борьбе против власти. Это отношение правительств Европы и Америки. Разочарование в прошлых интервенционных попытках и царящая в Европе индифферентность к русским делам вызвали среди русских политических деятелей настроение “сами обойдемся”. Это настроение имеет нечто сродни со старым “шапками закидаем” и так же опасно. Я считаю напротив, что моральная и материальная поддержка Европы и Америки означают половину победы в период борьбы против власти и почти что всю победу после свержения власти. Это тем более верно, что даже большевики, проиграв все кампании, видят теперь свое единственное спасение в признании их Европой и Америкой. И они отчасти правы. Если бы Европа и Америка признали их три года тому назад, то они были бы спасены надолго.

Я вижу из Вашего письма к Б[ойсу] от 5 с [его] м[есяца], что в этом вопросе между нами нет разногласий. Остается неразрешенным вопрос, какими путями может быть приобретена активная моральная и материальная помощь Европы и Америки. По этому вопросу я хотел бы высказаться более подробно, предполагая, что моя оценка отношения Европы и Америки к русскому вопросу может быть небесполезной.

Русский вопрос, как всякая затяжная болезнь — потерял для внешнего мира свой поначалу жгучий интерес. Для большинства государственных людей он утратил даже свою прежнюю цену тактического фактора в их внутренней и внешней политике. Так, например, советско-японский договор (при всех других обстоятельствах крупнейший факт) еле произвел зыбь на поверхности всемирной политики… Коммунистический и даже социалистический год в Европе — что бы ни говорили алармисты и русская эмигрантская пресса — проходит. Разгульные дни революционного подъема на исходе, наступают будни социального замирения и экономического строительства. Жупелы Красной Армии и Коминтерна — разоблачены. Они не в силах нарушить устанавливающееся политическое и социальное равновесие. Военная авантюра со стороны большевиков мыслима только как последний конечный акт (“хлопнуть дверью”). Экономически, Россия хотя только временно, но определенно сброшена со счетов. Концессии больше не прельщают даже самых больших оптимистов или спекулянтов. Русские долги попали в категорию “Американских наследств”. Вопли и заявления русской эмиграции — голос, вопиющий в пустыне; споры и претензии русских политических партий вызывают недоверие и презрение, а такие манифесты, как “царя” Кирилла, служат темой для юмористов. Дело Савинкова окончательно подорвало всякое доверие Европы и Америки к русским антибольшевиц-ким начинаниям.

Удивительно ли после этого, что создалась атмосфера как будто бы полного индифферентизма к русскому вопросу? Я говорю “как будто”, потому что глубоко уверен, что при первом известии о каком-нибудь серьезном начинании против Советской власти внутри России индифферентизм этот исчезнет и русский вопрос снова займет подобающее ему место (как, например, укажу на историю с Троцким: весь мир насторожился в чаянии событий!). Я уверен, что крупный террористический акт произвел бы потрясающее впечатление и всколыхнул бы по всему миру надежду на близкое падение большевиков, а вместе с тем деятельный интерес к русским делам.

Но такого акта налицо нет и возможно долго еще не будет, а поддержка Европы и Америки необходима уже в начальных стадиях борьбы. Я вижу только один путь приобрести ее.

Возвращаясь к примеру “Народной Воли”. В самом начале своей деятельности Исполнительный] Ком[итет] Нар[одной] Воли объявил через мировую печать, что он начинает борьбу против царского правительства, и определил конечные цели борьбы. Эта декларация и многие другие, которые последовали за нею, возбудили, в свое время, необыкновенный интерес по всему миру; заявлений и действий Нар[одной] Воли ждали; они влияли на политику некоторых держав по отношению к России и на русский кредит за границей. Одно время с Нар[одной] Волей считались почти что как с тайным правительством. Это было во время величайшей прочности царской власти!

Не целесообразен ли тот же метод теперь? Тем более что теперь весь мир жаждет падения советской власти! Что весь мир хочет верить, что падение это возможно. Не произвела ли бы подобная декларация в тысячу раз большее впечатление теперь?

Нужно, чтобы мир знал, что есть в России еще одна сила — помимо большевичкой; нужно, чтобы мир услышал из России еще один голос — не большевицкий! Если в России образовался Центр, объединяющий активные и влиятельные элементы, стремящиеся к свержению власти, и при наличии благоприятных обстоятельств способные свергнуть и заменить власть, то необходимо, чтобы этот центр заявил о своем существовании. Практически (не называя, конечно, имен) это вполне выполнимо. Такая декларация должна быть сделана и в заграничной прессе, и отдельно и формально всем правительствам. Декларация была бы подписана за центр его заграничными представителями. Впечатление, произведенное ею, в значительной мере зависело бы от имен этих представителей.