Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Рейли никак не мог сказать, что его отправляют на малозначительный участок работы.

После знакомства с Савинковым к концу 1919 года между ним и Рейли уже шла переписка. Но, видимо, тогда они были еще не слишком знакомы, и Савинков путал имя и отчество Рейли, который в письме от 15 декабря 1919 года деликатно напоминал ему: «Кстати, мое имя отчество Сидней Георгиевич».

Савинков жил в эмиграции и не переставал вынашивать различные планы свержения большевиков. В этом они были похожи с Рейли. Как, впрочем, и в личной жизни: Савинков тоже не был похож на человека, который бы свято чтил заповеди «не прелюбодействуй» или «не возжелай жены ближнего своего». Уже два с лишним года у него был роман с женой его ближайшего помощника и советника Александра Дикгоф-Деренталя Любовью Ефимовной. Теперь их жизнь всегда проходила фактически втроем. Александр Дикгоф-Деренталь стал советником Савинкова по международным делам, а Любовь Ефимовна — секретаршей и любовницей.

Рейли с Савинковым быстро сошлись в главном — оба считали первостепенной задачей решительную и бескомпромиссную борьбу со «сволочами-большевиками». Рейли пытался вывести своего нового друга на Черчилля и убедить последнего, что Савинков — именно тот человек, на которого можно делать ставку в этой борьбе. 26 февраля 1920 года Рейли писал Савинкову из Лондона:

«Дорогой Борис Викторович!

Получил сегодня Ваше письмо с примечанием для Ч[ерчилля] и немедленно отнес его, причем случилось так, что я единовременно с Черчиллем] вошел в подъезд Министерства и тут же вручил ему Ваше письмо.

Я видел, как он поднимался по лестнице, открыл конверт и начал читать письмо.

За два дня моего пребывания здесь я видел всех моих друзей, причастных к русским делам, и у всех нашел самое удрученное состояние духа. Все сознают надвигающуюся опасность, но все в один голос заявляют о своем бессилии что-либо сделать. Все считают, что Польша под влиянием великих держав должна [здесь и далее подчеркивание самого Рейли. — Е. М.] будет заключить мир, и одинаково все полагают, что и переговоры Англии с большевиками в конце концов выльются в формальный мир, признание и т. д. Пресса, в общем, индифферентна…

Общее внимание поглощено домашними вопросами. Даже в парламенте не слышно сколько-нибудь сильного протеста против решения конференции [62] То есть решения Парижской мирной конференции не оказывать широкомасштабной помощи Белому движению и не предпринимать интервенцию против Советской России. . Понятно, что в такой атмосфере всякий голос за Деникина будет голосом вопиющего в пустыне. Только какие-нибудь новые факты могут пробудить или даже изменить общественное мнение. Такими фактами могут быть какая-нибудь значительная победа Деникина или отказ Польши от мирных переговоров. Но, вроде, ни одно, ни другое не особенно вероятно.

Особая комиссия Высшего Экономического Совета обсуждает способы установления торговых сношений с Советской Россией и пока что составила весьма пессимистический доклад.

Не откажите уведомить меня за несколько дней до отпуска о Вашем решении поехать в Польшу. Возможно, что я тоже поеду, т. к. сегодня мне было сделано предложение (Министерством) поехать на пару недель, чтобы осветить настоящее положение в Польше.

Приятно было бы поехать вместе.

Прошу Вас также сообщить мне ответ Черчилля] на Ваше письмо…

Всегда готовый к услугам, весь Ваш, С. Рейли».

Сделаем на этом месте небольшое отступление.

В ГА РФ хранятся более сотни писем Рейли Савинкову за 1919–1924 годы. Они написаны от руки перьевой ручкой или карандашом. Интересная особенность — почерк Рейли часто менялся, вероятно от его настроения и душевного состояния. Иногда он был почти каллиграфическим, а иногда походил на настоящие каракули, для того чтобы понять, о чем он писал, приходилось даже пользоваться лупой. К тому же Рейли использовал старые, дореволюционные нормы правописания — с твердым знаком, ятем, буквой «Ь и не очень утруждал себя правилами. Знаки препинания он ставил наобум, а иногда вообще полностью игнорировал их, писал «помоему», «незабудьте», «какбудто» и т. д. Но, впрочем, это частности.

Главное в другом. По этим письмам хорошо видно, что Савинков на ближайшие четыре года стал для Рейли стал самым близким человеком. Не только политически, но и лично. Не случайно он подписывал письма: «Весь Ваш, Сидней Рейли». Более того, в посланиях Савинкову то и дело звучит некая экзальтированность, которая вряд ли бы удивила кого-нибудь в письмах гимназисток или барышень, но в отношениях между двумя взрослыми, безусловно, мужественными и решительными мужчинами, да и к тому же политическими деятелями, она смотрится, пожалуй, странновато:

«Каждое утро с замиранием сердца живу с желанием увидеться… Господи, как это было бы кстати теперь».

«Не могу Вам сказать, как я Вам благодарен за Ваши два письма. Я знаю, что значит, когда Вы говорите, что смотрите на меня как на брата и любите меня. Вы знаете, что Вы для меня — на жизнь и на смерть».

«Нечего говорить Вам, как я жажду Вас видеть». «Тоскую по нашим беседам длинными вечерами».

«Я знаю одно средство, которое меня хоть временно утешить — это проведение нескольких дней с Вами».

И наконец: «Вы говорите, что ждете меня как любимую женщину, а я говорю Вам, что я никогда не хотел видеть любимую женщину с таким нетерпением, как хочу видеть Вас».

Почему их так тянуло друг к другу? Ни один, ни другой не объясняли этого. Ну а почему одни люди становятся друзьями на всю жизнь, а другие нет? Вероятно, причина была в какой-то «химии» человеческих отношений. Рейли, безусловно, видел в Савинкове близкого себе по духу человека, столько же решительно и непримиримо настроенного по отношению к большевикам, как и он сам. И это его привлекало. К тому же на фоне большинства рассуждающих и рефлексирующих эмигрантов Савинков действительно казался человеком дела, он как раз готовил план вторжения в Советскую Россию.

С другой стороны, трудно до конца рационально объяснить, почему Рейли увидел в Савинкове именно того человека, с которым можно связывать надежды на свержение большевиков и «возрождение новой России». Он же наверняка знал его биографию и склонность Савинкова к различного рода «комбинированию».

Хорошо знавший Савинкова Роберт Брюс Локкарт писал о нем: «Я никак не могу понять, почему из Савинкова пытаются сделать человека действия, почти героя. Он был еще более рьяный прожектер, чем большинство его земляков, мог просиживать целые ночи за бутылкой брэнди и вырабатывать планы на следующий день только для того, чтобы по наступлению его поручить осуществление этих планов другим лицам. Я не отрицаю его талантов. Он написал пару прекрасных романов, лучше всех постиг темперамент революционеров и мастерски умел на нем играть… Как и многие русские, он был пламенный оратор, умеющий магнетизировать своих слушателей. Мельком ему удалось ослепить даже Черчилля, который узрел в нем русского Бонапарта. К сомнительным чертам его характера относилась жажда наслаждений, которой он подчас подчинял даже свое огромное честолюбие».