Элисабет Осбринк - 1947. Год, в который все началось

Пауль Анчел — одно из тысяч одиночеств, странствующих по Европе. Многие ищут дом, он ищет язык.

Родился он в Румынии, в немецкоязычной семье, говорит по-румынски, по-английски, по-французски, на идише и по-русски, но немецкий, на котором он пишет, думает, сочиняет стихи, все-таки не его язык. Он пережил годы рабского труда в армии, 18 месяцев пробыл узником трудового лагеря в Табарешти. Его родители, Лео и Фрицци, были депортированы за месяц до него, отец умер от тифа, а мать — от выстрела в голову. Он знает, что их нет, и носит это знание в себе. Пишет стихи, когда есть возможность. Но как писать на языке убийц? Как язык может быть и языком убийц, и его языком одновременно? Немецкий выстрел в голову его матери. Как писать? Сборник стихотворений становится для него попыткой ответить на этот вопрос.

«Сдается мне, я пытаюсь сказать вам, что нет на свете ничего такого, ради чего поэт откажется сочинять, пусть даже он еврей, а язык его стихов — немецкий».

В Берлине писатель Ханс Вернер Рихтер носится с идеей новой немецкой литературы, словно с охапкой кирпичей, готовый реставрировать руины. Хочет возродить немецкий язык, чтобы дать голос тем, кто вырос при нацизме, воевал ради него, голодал, пытался выжить. Речь идет о новом реализме без прикрас, чтобы найти «за реальностью нереальное, за рациональностью иррациональное». Новая литература должна жить здесь и только здесь. Должна смотреть вперед. «Группа 47» открыта для обсуждений, чтений и новых голосов.

В Вене находится беженец Пауль Анчел, его немецкие стихи — языковая фуга смерти [78] Аллюзия на знаменитые стихи П. Целана «Фуга смерти» (1945). . По-румынски фамилия пишется Анчел — Ancel, — теперь он переделывает ее, переставляет буквы, называет себя и так же, и по-новому. Таким же образом он подходит к немецкому языку, поворачивает слова, чтобы в нем можно было жить. Боль остается, но ему нужно найти другие способы выразить ее, точно так же, как нужно рассказать о плотском желании и отсутствии умерших как о басовом тоне, звучащем сквозь дни. Ему нужно говорить об этом, но новым, новоизобретенным способом. Анчел становится Целаном, его стихи выходят на ином немецком, он беженец, и он поэт.

Через несколько лет Пауль Целан встретится в Берлине с «Группой 47», будет искать разговора и единения, прочитает вслух Хансу Вернеру Рихтеру и остальным свои стихи, но уйдет с болью в ожесточенном сердце. Нет места для того, кто смотрит в себя и назад, нет единения с тем, кто ищет новых слов, оттого что старым нужно придать новый смысл, иначе все, что причиняло боль, причиняло ее напрасно.

Как пройти мимо случившегося? Как не слышать то, чего больше не говорят? Как смотреть в будущее, не внимая эху молчания? Это ведь все равно что снова убивать мертвых, снова убивать убитых. Руины Рихтера и руины Пауля Целана не одни и те же.

Сын часовщика способен уважать Запад за научный прогресс — но за все остальное? Непомерный индивидуализм противопоставил человека человеку и класс классу, говорит Хасан аль-Банна. Освобождение женщин подрывает семью. Демократия сплелась воедино с капитализмом и ростовщичеством и не сумела освободиться от своего прирожденного расизма. Коммунизм, с другой стороны, нелепо материалистичен при своих чисто мнимых правах на свободу слова, мысли и действий. Предсказуемые системы, без сокрытых пространств, где расцветает чудо жизни, без близости к творцу нашего мира. Системы, где люди слишком заняты вещами, деньгами и плотью, чтобы посвятить себя чудесам и покорности.

Лидер «Братьев-мусульман» декларирует, что алчность, материализм и угнетение парализуют людей на Западе, подрывают общественный порядок и разрушают связи между разными нациями. Человечество измучено и убого, руководство следует еврейским пророкам, и для Востока пришло время подняться.

Восток есть Восток, Запад есть Запад, а меж ними лежит Палестина. Предложение разделить эту территорию на два государства заставляет Хасана аль-Банну назвать в первую очередь США империалистическим государством, купленным на еврейские деньги. Раньше он обрушивался с позиций антиимпериализма на британцев и французов, но отныне начинает нападки на США.

Помимо оружия есть слова. Аль-Банна и его последователи будут все острее оттачивать их в борьбе против самой идеи Запада, как они ее видят.

После смерти Хасана аль-Банны его дело продолжит Сайид Кутб, который возьмет на себя идеологическое руководство «Братьями-мусульманами».

«Культурное нашествие… оглупляет мусульман, лишает их знаний о своей вере и наполняет их умы мелочными истинами, сердца же оставляет пустыми», — пишет Кутб.

Он объявляет священную войну ментальному империализму, который, как он считает, опаснее империализма политического и военного, поскольку не вызывает сопротивления, проникает в умы людей и создает иллюзии о свободном мире. Кутб направляет свое оружие против ЮНЕСКО и других западных организаций, против «перьев и языков демократии».

Сайида Кутба казнят, он становится мучеником и находит преданных сторонников. Его идеи ведут дальше, действия, основанные на его идеях, ведут дальше. Имеющий уши слышит, как приверженцы насилия оправдывают убийства и по сей день пишут кровавую историю терроризма:

«Исламское государство — идея Сайида Кутба, обоснованная Абдуллой Аззамом, глобализированная Усамой бен Ладеном, осуществленная Абу Мусабом аз-Заркави и развитая Абу Бакром аль-Багдади».

Против перьев и языков демократии.

Нацистский журнал «Дер вег» по-прежнему новый, еще не вполне обретший форму. Но главный тон отчетливо звучит уже в самом первом номере 1947 года, и если проследить за журналом в последующие десять лет, то крепкая рука редактора Фрича уводит его все дальше в отрицание геноцида. Статья за статьей доказывают статистическими данными и опросами населения, что сейчас численность евреев куда больше, чем до войны. Пишут и о том, как названные поименно евреи устраивают заговор, чтобы добиться мирового господства.

После падения президента Перона атмосфера в Буэнос-Айресе становится менее дружелюбной к нацистам. Верховный муфтий хаджи Амин аль-Хусейни приглашает своего друга Йоханна фон Леерса в Египет, где возникла новая нацистская колония. Сообща они работают над третьим изданием книги верховного муфтия «Хака’ик ан кадийат филастин» («Правда о палестинской проблеме»). Книга выходит в Висбадене, издает ее Карл-Хайнц Пристер, ближайший сотрудник Пера Энгдаля и один из лидеров Мальмёского движения. При поддержке президента Насера фон Леерс получает работу. Согласно данным шведской полиции безопасности, он работает в министерстве пропаганды, руководит пропагандой против Израиля. Под надзором верховного муфтия Йоханн фон Леерс принимает ислам и арабское имя Омар Амин, в честь своего друга.