Марта Петерсон - Вдова-шпионка. Как работа в ЦРУ привела меня из джунглей Лаоса в московскую тюрьму

Вернувшись в свой кабинет, я обнаружила там Тима, который только что вернулся из отпуска. Мы обнялись со слезами на глазах. Словами не объяснить, какие чувства переполняли нас в тот момент, ведь мы оба были преданы Тригону и заботились о его благополучии. Я в подробностях рассказала Тиму, что произошло в пятницу вечером. Когда к нам присоединился Джек, мы начали строить теории о случившемся. К концу дня мы сошлись во мнении, что Тригон, вероятно, проявлял излишнее рвение при сборе документов, из-за чего его поймали за фотографированием бумаг на работе или при попытке вынести их за пределы МИДа, чтобы сфотографировать дома. Многим из нас всегда казалось, что Тригона нужно сдерживать, потому что он слишком горит желанием добывать для нас информацию, подвергая себя неоправданному риску. Ни Джек, ни Тим не намекали, что я совершила ошибки, но я продолжала волноваться, что своими действиями поспособствовала аресту Тригона.

В 13:00 во вторник, 19 июля, я стояла у главного входа в штаб-квартиру, одетая в то же платье, что и накануне. Заместитель Джека, Джон, забрал меня и повез в центр города, в офис директора центральной разведки, который находился неподалеку от Исполнительного офиса президента (ИОП). Был типичный для Вашингтона летний день: тридцать градусов жары, чрезвычайно высокая влажность. Джон ездил на старом универсале марки “Форд”, в котором не работал кондиционер. Я была вся на нервах, но немного успокоилась, когда мы выехали на автостраду имени Джорджа Вашингтона и мне в лицо пахнуло ветром из открытых окон. Мы миновали мост и въехали в Вашингтон, где Джон высадил меня у главного входа в офис директора центральной разведки.

После краткой встречи в кабинете директора мы вместе с ним пешком прошли к ИОП и вошли на первый этаж, где находился главный пост охраны Белого дома. Я была в восторге уже от того, что вообще оказалась там, а ведь всего через несколько минут мне предстояло встретиться с президентом США. Нас обыскали (с помощью металлоискателя, так что на этот раз обошлось без чужих рук у меня под блузкой), после чего мы получили по пропуску и вошли в тоннель, ведущий в подвал Белого дома. Вслед за директором я поднялась по узкой лестнице, которая привела нас в главный коридор, идущий к Овальному кабинету. По пути директор показал мне зал заседаний кабинета министров и несколько исторических полотен.

Секретарь президента поздоровался с нами и предложил нам подождать встречи на диване с цветочной обивкой. Директор снова напомнил мне, что у меня будет от силы десять минут, чтобы описать случившееся в Москве. Я чувствовала себя готовой к встрече, но все равно волновалась. К счастью, у меня было время остыть после жары на улице. Мои длинные волосы были убраны в высокий пучок. Много лет спустя я стала жалеть, что у меня не осталось на память фотографии с президентом, но фотографироваться на той встрече никто и не думал.

В 14:00 секретарь открыл дверь, и мы вошли в Овальный кабинет. Директор представил меня советнику президента по национальной безопасности Збигневу Бжезинскому и вице-президенту Уолтеру Мондейлу. Войдя в кабинет, президент Картер пояснил, что он пришел со встречи с Менахемом Бегином, который занимал пост премьер-министра Израиля. Я с восхищением подумала, что тоже значусь в президентском календаре, причем сразу вслед за Бегином.

Поздоровавшись со мной, президент предложил мне сесть на диван справа от его вольтеровского кресла. Президент Картер был невысоким, даже маленьким, а на его румяном лице виднелась сыпь. Он казался усталым. Я положила на стоявший рядом журнальный столик копию тайника и эскизы объекта, чтобы мне было проще объяснить президенту, что именно произошло. Директор Тернер сел рядом со мной на диван, Бжезинский — на стул лицом к президенту, а Мондейл — в кресло напротив Тернера, которое было немного отвернуто от президента, что отражало некоторое безразличие Мондейла к нашей встрече. За все время он не сказал ни слова.

Я стала рассказывать историю Тригона — сколько он работал на нас, как мы взаимодействовали с ним в Москве, — стараясь не говорить лишнего, чтобы уложиться в обозначенное директором время. Но стоило мне перейти к изложению событий вечера 15 июля, как Бжезинский принялся дополнять мой рассказ: он уточнил, что все произошло на Краснолужском мосту, назвал настоящее имя агента, а также подчеркнул исключительную ценность разведывательной информации, которую нам поставлял Тригон. Очевидно, он читал пришедшие из Москвы телеграммы о моем аресте. Я знала, что, как советник президента по вопросам национальной безопасности, он входил в число немногих, имевших доступ к разведывательным отчетам Тригона. Он явно был знаком с делом Тригона и высоко ценил его работу.

Углубившись в историю о своем аресте, я не заметила, что девять-десять минут растянулись почти до двадцати. Президент Картер внимательно слушал меня и рассматривал предметы, которые я ему показывала. Я закончила рассказ, описав свое возвращение домой. Президент спросил, полечу ли я обратно в Москву, но я сказала, что меня официально депортировали из СССР без права возвращения.

Директор Тернер поблагодарил президента и кивнул мне, намекая, что пора уходить. Я собрала вещи и сказала спасибо президенту, который поднялся и пожал мне руку. Когда я направилась к двери, Бжезинский тоже пожал мне руку со словами: “Я глубоко восхищен вашей смелостью”. Остальные согласились с ним. Я посмотрела на него, и наши взгляды встретились. Я поблагодарила его. Он действительно понимал, что я делала, какие цели стояли перед неутомимыми сотрудниками московского отделения ЦРУ и какую важную роль ЦРУ играло в разработке внешней политики США и поддержании хрупкого баланса сил в мире.

Закрыв за собой дверь, я медленно выдохнула и смутилась. Я понятия не имела, следует ли мне дождаться директора. Я даже не знала, как вернуться по коридору к нужной лестнице. Решив, что директор вряд ли рассчитывает, что я стану его ждать, я попросила секретаря проводить меня к выходу. Уже знакомым путем я вышла на улицу и вернулась к ИОП, где меня ждал Джон.

Позже в тот же день я получила рукописную записку от директора Тернера, который благодарил меня за профессионализм во время встречи. Он отметил: “Вы единственный человек, который за три дня успел повстречаться лицом к лицу и с КГБ, и с президентом США. Я восхищаюсь вами. Мои поздравления!”

Руководители секции советских восточноевропейских стран велели мне не сообщать коллегам, что я встретилась с президентом, чтобы лично рассказать ему о случившемся. Полагаю, они не хотели ни чтобы все узнали, что ЦРУ потеряло Тригона, который был одним из самых ценных агентов, ни чтобы стало понятно, какую исключительную важность Тригон представлял для разведки ЦРУ в интересах Белого дома и Совета национальной безопасности. Мой арест хотели представить недоразумением, которое произошло, потому что меня приняли за другую. Много лет я никому не говорила, что встречалась с президентом Картером, хотя новость о гибели Тригона всего за несколько недель разошлась по ЦРУ.