Олег Куденко - Орбита жизни

Обо всем этом Юрий узнал, будучи уже в Гжатске. Он искренне поздравил всех награжденных, полностью разделив радость всего советского народа.

Итак, подвиг завершен. Но героическая эпопея покорения космоса советскими людьми продолжается. Товарищи Юрия готовятся к новым полетам. Им суждено совершить еще более сложные и интересные рейды в безграничные просторы Вселенной.

Вот и подошло время заканчивать повествование.

Сразу же после полета, прогремевшего на весь мир, мне довелось увидеть Юрия Алексеевича Гагарина и получить его согласие на обстоятельную беседу в дни, когда он будет отдыхать на Кавказе.

Не буду рассказывать обо всех перипетиях этой интересной командировки, скажу только, что в Сочи мне повезло: врач, который наблюдал за здоровьем Гагарина, оказывается, знал меня заочно со слов моих друзей.

Юрий жил вместе со всей боевой когортой космонавтов. Орлиная стая слетелась на отдых перед новыми дальними полетами.

Я приехал туда, где отдыхали пилоты, рано утром. Погода стояла теплая, но все же достаточно свежая для тех мест и того времени года. И тем не менее у ребят это были радостные дни отдыха. Надо сказать, что многие из них впервые после длительных занятий и тренировок попали на солнечное Причерноморье и наслаждались воздухом, морем и зеленью. С некоторыми из них были жены. С Юрой были Валя и обе дочки. Поэтому заслуженный отдых после полета доставлял ему особенную радость.

Место, где жили пилоты, расположено на берегу моря в небольшом, но тенистом парке. Длинная кипарисовая аллея ведет от зеленых ворот к жилому корпусу, а между деревьями видны куртинки молодого бамбука, окружавшие волейбольную площадку и теннисный корт. Здесь было все, что необходимо для отдыха.

В конце дня я увидел пилотов на санаторном вечере отдыха, точнее, на эстрадном концерте. Они тихо вошли в зал и заняли оставленные для них места. Зал вспыхнул раскатом аплодисментов. Юре и его друзьям было явно не по себе: им очень не нравится, когда на них обращают внимание.

Концерт был неважный. Поэтому и космонавты воспринимали его без особенного энтузиазма, зато когда попадались хорошие номера, аплодировали от души.

В тот же вечер мы договорились с Юрой о встрече и наметили план работы на последующие недели.

Скажу прямо: я очень волновался. Мне даже кажется, что гораздо больше, чем Юрий перед своим полетом в космос. Как пойдет наш разговор, каким стал Юрий сейчас, когда его имя знает весь мир?

Товарищи, знавшие Гагарина до полета, просили непременно справиться о его здоровье, присмотреться, не выглядит ли он усталым, взять автографы, передать привет первому летчику-космонавту. В общем было много поручений. Но я отлично понимал, что времени у меня будет мало, — ведь Юрию нужно отдыхать перед новыми поездками и полетами. А поездок и полетов впереди — много: люди всех континентов были бы рады встретиться с первым капитаном космического корабля, из ряда стран уже тогда поступили приглашения.

В десять утра я снова увидел Юрия. Он поздоровался, извинился, что опоздал на две минуты. И вот уже я записываю его лаконичные, четкие ответы. Перо машинально бегает по страницам блокнота, а я всматриваюсь в его лицо, вслушиваюсь в такой знакомый голос. Его именем названы улицы и совхозы, горные пики и подводные хребты; этого человека везде, и у нас и за рубежом, встречали как героя, совершившего величайший в истории подвиг; на его груди горят Золотые Звезды — знак признательности и уважения народов; его как высокого гостя принимали руководители государств, а он все тот же, каким миллионы людей успели узнать и полюбить его, — скромный и сдержанный, веселый и остроумный, находчивый и простой. Всемирная слава, которая легла на эти молодые плечи, не раздавила его. А ведь перегрузки, которые он выдержал на Земле, были для него и непривычнее и сложнее космических. Это — испытание, к которому он не готовился, но из которого выходит с честью, как сын своего народа, как коммунист, как настоящий человек.

Он все тот же, каким миллионы людей знают его по портретам. Только лицо, быть может, немного больше загорело. А улыбка и глаза — неповторимые, гагаринские. И в гражданском платье он кажется даже моложе своих лет. Выглядит хорошо, настроение бодрое, веселое.

Больше всего меня интересовала чисто человеческая, я бы сказал, психологическая сторона этого небывалого в истории подвига. Поэтому я спрашиваю Юрия: в чем же, по его мнению, состоял его личный подвиг?

Гагарин задумывается на секунду, а потом говорит:

— Это прежде всего был подвиг всего советского народа. Я был лишь капитаном корабля «Восток»…

Я чувствую, что Юрию не хочется говорить о себе, и, чтобы добиться ответа о его личном вкладе в этот действительно всенародный подвиг, напоминаю о том, что никто не мог дать полной гарантии, что проводы Юрия Алексеевича в космический полет не станут для него последними. Знал ли он обо всех опасностях, которые его подстерегали?

— Да, знал, — твердо говорит Юрий. — Работа космонавта — это тяжелый труд и на земле в период подготовки и во время полета. Пожалуй, самое сложное выработать в себе необходимые качества. Нам много пришлось для этого сделать. Что-то укреплять, что-то брать новое, что-то безжалостно вытравлять и отбрасывать. Одним словом, все лучшее, что выработано в человеке нашим обществом, мы должны были сделать своим, личным. В полете все это даст отдачу. Так нас учили. И это совершенно верно.

Об опасностях, которые подстерегали космонавта в этом полете, — спокойно продолжает Юрий Алексеевич, — я знал. Мы прошли большую теоретическую и практическую подготовку. Перегрузки оказались меньше, чем я ожидал. Что же касается метеорного вещества, то в иные месяцы его выпадает на землю до 20 тысяч тонн… Но ведь не обязательно метеорит должен попасть именно в корабль. Знал я о радиации, знал и о том, какие могут быть отказы в материальной части. От себя всего этого не скроешь. Но я свою энергию направлял на работу, на выполнение полетного задания.

Юрий вспоминает слова великого русского педагога Ушинского: «Не тот мужественен, кто лезет на опасность, не чувствуя страха, а тот, кто может подавить самый сильный страх и думать об опасности, не подчиняясь страху». Это очень точно сказано. Я знал: если расстроился, расслабился, — толку не будет. Главное в полете — работа. За ней забываешь об опасности.

— Мне кажется, — говорю я, — подвиг чаще всего состоит в преодолении… В преодолении собственных человеческих слабостей, каких-то препятствий… Верно?