Олег Куденко - Орбита жизни

В 3 часа ночи в домик снова зашел Главный конструктор. Он тоже заглянул в спальню и на цыпочках отодвинулся, уловив лишь ровное, еле слышное дыхание капитанов космоса…

В 5 часов 30 минут утра врач тихо тронул Юрия за плечо:

— Пора вставать, Юра.

Юрий повернулся и открыл глаза.

— Вставать? Пожалуйста!

Герман тоже проснулся.

— Откройте форточки и приготовьте коврики!

Врач пропустил шутку мимо ушей и деловито спросил:

— Как спалось, ребятки?

— Хорошо спалось. Как учили, — шутливо ответил Юрий и начал одеваться.

Так начинался день 12 апреля, которому суждено было стать историческим.

Вот он, оказывается, какой Гагарин! — Пресса пяти континентов говорит: «Молодец!» — Москва встречает героя. — Большой прием в Кремле. — «Сто восемь минут, которые потрясли мир». — «Я думаю, что советские космонавты скоро слетают и к другим планетам».

Утром 13 апреля началась новая, сложная полоса его жизни. Теперь малозаметная служба Гагарина совершенно неожиданно обернулась непривычно трудным для него делом — представительством.

Юрий никогда раньше не думал о бремени славы, и вот теперь ему надо было привыкать к этому тяжелому бремени…

После традиционной физзарядки и завтрака началось большое совещание специалистов, на котором Юрий обстоятельно рассказал о том, как проходил полет, поделился своими ощущениями, доложил о работе всех систем и устройств. Среди знакомых людей он чувствовал себя легко, и он рассказывал обо всем, что было у него на душе, меньше всего подыскивая слова.

Зато после совещания ему было труднее — он держал первый отчет перед корреспондентами. А впервые в жизни это делать не так легко.

…В небольшом парке на крутом берегу Волги каменный трехэтажный особняк. Там идет заседание комиссии, подводящей первые итоги полета. Заседание длится долго, и корреспондентам не терпится поскорее увидеть прославленного майора. Ведь предстоит еще написать и передать в свои газеты и журналы интервью и фото.

Корреспонденты нетерпеливо поглядывали за окно, где за деревьями видна Волга. Над ней — низкое серое небо, по нему быстро бегут облака. Выпавший ночью снег припорошил проталины. И трава, бурая, словно пучки щетины, выглядывает из-под снега.

Но вот в небольшой белостенный домик, где ожидали журналисты, входят Юрий Гагарин, Герман Титов, генерал Каманин, врач.

Юрий улыбается, поднимает руки, приветствуя корреспондентов, и все невольно удивляются выражению его лица, свежего и ясного, как будто и не было вчера всех этих невиданных испытаний, выпавших на его долю — на долю первого разведчика Вселенной.

— Товарищи, пожалуйста, недолго, — говорит генерал. — В вашем распоряжении 10 минут.

— Снимайте, но не мучайте, — добавляет врач.

У корреспондентов вопросы давно заготовлены, и Юрию не так уж сложно на них ответить.

— Какое там небо, в космосе? — спрашивают журналисты.

— Темное, товарищи, очень темное.

— Расскажите о своих чувствах перед полетом.

— Меня охватило огромное счастье, радость, что этот полет доверен мне. Ведь это было осуществление моей самой сокровенной мечты!

— О чем вам думалось, когда космический корабль набирал нужную для выхода на орбиту скорость?

— Да знаете, все чувства были направлены на то, чтобы как можно четче, как можно полнее выполнить работу. Работы было много на всем маршруте. И когда шел по орбите и когда снижался для того, чтобы приземлиться в заданном месте. Весь полет — это работа.

— Как выглядела оттуда наша Земля? Каким было Солнце? Звезды? Луна?

— Все это очень похоже на то, что летчики-высотники наблюдают, поднявшись в стратосферу. Но там, в космосе, обзор шире, краски ярче, гуще. На стороне Земли, освещенной Солнцем, очень хорошо видны крупные реки, большие водоемы, леса, крупные складки местности, береговые линии. Во время полета над Советским Союзом очень хорошо просматривались крупные квадраты колхозных полей. Луну я не видел.

— А как выглядит водная поверхность?

— Темноватыми, чуть поблескивающими пятнами.

— Ощущалась ли шарообразность Земли?

— Да, конечно, ощущалась. Когда я смотрел на горизонт, то хорошо видел резкий, контрастный переход от светлой поверхности Земли к совсем черному небу. Наша планета была как бы окружена ореолом голубоватого цвета. Потом эта полоса постепенно темнеет, становится фиолетовой, а затем черной. Этот переход очень красив, его трудно передать словами.

— А как выглядела Земля при переходе космического корабля с теневой стороны Земли на дневную?

— Сначала идет яркая оранжевая полоса. Потом она очень плавно, незаметно переходит все в тот же знакомый уже нам голубой цвет, а затем снова темно-фиолетовые и почти черные тона. Картина по своей цветовой гамме прямо неописуемая. Она надолго останется в памяти…

— Как перенесли невесомость и перегрузки?

— Перегрузки? Вот я, смотрите! Ушибов нет, отеков тоже. Что касается координации движений при невесомости, то она сохранялась полностью. В невесомости мне пришлось вести записи. Получалось хорошо. Только планшет надо было придерживать рукой, а то, того и гляди, «уплывет». Почерк остается тем же, что и на Земле, в обычных условиях. Работал я в это время и с аппаратами, в частности вел радиопередачу на Землю телеграфным ключом. И по микрофону. Получалось хорошо.

— А удалось ли позавтракать там, в космосе?

— Удалось. Я ел и пил. Невесомость ничуть не помешала этому. Аппетит в космосе, пожалуй, космический, а не земной.

— Как происходил переход от невесомости к гравитации?

— Так же плавно. То я висел в воздухе над пилотским креслом, то я уже сижу в нем…

— Вы читали книгу американского летчика-испытателя Дж. Коллинза? Его все время преследовала трагедия одиночества. Как у вас на этот счет?

— Да, читал, но, улетая в космос, я оставил на Земле столько друзей! Миллионы советских людей были со мной, каждую минуту я знал, что за мной следит вся Родина, наша партия. В космосе я слышал ее голос и не был одинок.

Он говорит спокойно, немногословно и четко. А главное — просто и ясно, так, словно речь идет не о полете вокруг земного шара в космосе, а об обычном вылете на обычном истребителе. Журналисты внимательно прислушиваются к его голосу, боясь пропустить хоть слово. Перья стремительно бегают по бумаге. Вспыхивают блицы. Юрий иногда даже щурится от ярких вспышек. Прежде чем ответить, он мгновение думает, а потом начинает говорить. Иногда, строя фразу, он подыскивает слова, иногда сам себя поправляет, что-то уточняя и добавляя.