Зинаида Главан - Слово о сыновьях

Он вздрогнул и, смущенный, обернулся ко мне.

— Мамочка, не сердись… я играл с одним мальчиком, а потом мы зашли к нему домой. Его мама сильно-сильно болеет. А они голодные. Петя и его сестричка плачут, хотят есть. Мне их жалко… и я хочу отнести им покушать.

— Очень хорошо, что ты решил так поступить, — одобрила я. — Но почему ты делаешь это украдкой? Разве помогать людям стыдно?

Боря еще больше смутился.

— А я боялся, что ты не разрешишь. Думал: пусть мама накажет меня, зато я помогу Пете. Ведь папа говорил нам: сам погибай, а товарища выручай.

Я покачала головой:

— Плохо ты понял суворовскую заповедь. Товарища надо выручать, но делать это нужно открыто и честно. А ты хотел тайком… Некрасиво.

Пристыженный, Боря дал мне слово никогда не делать ничего подобного. Каждое утро он относил Пете корзиночку с продуктами, помогал детям и их больной матери. Возвращался он довольный, как человек, исполнивший свой долг.

Когда Петина мама выздоровела, она пришла к нам и поблагодарила за помощь.

— Добрый у вас растет мальчик.

Боря покраснел от похвалы и вышел из комнаты.

Желание сделать людям что-то хорошее доходило иногда до крайностей. Хватишься, бывало, молотка или гвоздей — нет их.

— Куда девались?

— Мы дяде Герасиму помогали чинить повозку, — отвечает Боря.

— Хорошо. Но зачем же ты без спросу уносишь из дому последние гвозди? — сердито спрашивает отец.

— Так дяде Герасиму было нужно… А ты ведь сам говорил: «Сам погибай, а товарища выручай». Вот мы и стараемся.

У Бори большая дружба с нашим соседом Герасимом. Возвращаясь с поля, тот сажает, бывало, Борю в каруцу и катит по улице. Въехав во двор, Боря спрыгивает на землю и старательно помогает Герасиму распрягать лошадей. Но больше всего нравилось Боре, когда Герасим, усадив его верхом и дав ему поводья, через все село вел лошадей на водопой. Боря гордо восседал на лошади, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно хотел сказать: смотрите, какой я молодец.

У бережливого расчетливого Герасима мои сыновья перенимали крестьянскую сметку и умение хозяйствовать. Как-то я заметила в сенях большой ящик. Открыв сто, поразилась: ржавые гвозди, дверные ручки, гайки, старые подковы, банки.

— Зачем это вы натаскали? — спросила я Борю.

— В хозяйстве все пригодится, — ответил он. В его голосе звучали соседовы нотки. — Вон у дяди Герасима ни один гвоздь зря не пропадает.

— Дядя Герасим, как Плюшкин, все в свою нору тащит.

— Какой Плюшкин?

Пришлось обстоятельно рассказать об одном из известных героев «Мертвых душ».

Боря слушал внимательно. А когда я окончила, он убежденно сказал:

— Нет, дядя Герасим не такой. Он хороший.

Еще до поступления ребят в школу мы старались обучить их грамоте, привить любовь к книге. Обязанности у нас распределялись: муж хорошо знал молдавский фольклор и умел увлекательно рассказывать о легендарных гайдуках, об их славных атаманах Кодряне, Тобултоке, Бужоре, о том, как мужественно боролись они против турецких янычар и угнетателей-бояр за освобождение народа. Я с увлечением изучала русскую литературу. Боре было года четыре, когда я впервые прочитала ему стихи Пушкина. Его, видимо, покорили их необычайная музыкальность и тот удивительный мир, с которым он познакомился в «Руслане и Людмиле».

— Мама, почитай еще, — просил меня Боря.

И я взволнованно, как в детстве, читала:

Боре так полюбились эти стихи, что он вскоре заучил их наизусть.

Встретив на улице своих сверстников, он с гордостью говорил:

— А я знаю стихи Пушкина. Прочитать?

Откинув немного назад голову, закрыв глаза, Боря с волнением начинал:

Ребята слушали, затаив дыхание. Чудесное сказочное царство открывала перед ними пушкинская поэзия.

— А где это самое лукоморье? — допытывался соседский мальчик Гриша. — Сходить бы, посмотреть на ученого кота, на лешего… Здорово!

— Я бы золотую цепь снял и лавочнику продал, — озорно выкрикивал кто-то.

— Ну да, даст тебе леший, жди…

— Чудаки. Это же сказка, — солидно возражал мальчик постарше.

Много раз перечитывали мы «Сказку о рыбаке и рыбке». Боря каждый раз хвалил рыбку и ругал старуху.

— Ишь, какая вредная… Чего захотела, — возмущался он, слушая приказания зазнавшейся старухи.

А когда в конце сказки старуха оказывалась у разбитого корыта, Боря удовлетворенно говорил:

— Так ей и надо.

Любили наши дети и стихи другого великого русского поэта — Н. А. Некрасова. Особенно пришелся им по душе некрасовский мужичок-с-ноготок:

Позднее, когда Боря учился в школе, на одном из вечеров он хотел продекламировать стихи Пушкина и Некрасова. Но ему не разрешили. Румынские оккупанты запрещали разговаривать на русском языке и жестоко преследовали тех, кто читал произведения русской литературы.

Осень 1926 года. Пришла пора отдавать Борю в школу.

Трудно тогда было учить детей простому человеку, ох как трудно! Нужда, голод цеплялись, за каждые рабочие руки, какими бы маленькими и беспомощными они ни были. Не в школу, а батрачить на помещика посылали своих шести-семилетних детей крестьяне. Лишь немногим удавалось закончить сельскую школу.

Но мы с Григорием Амвросиевичем твердо решили: как бы ни было нам трудно, а учить детей будем.

— Я буду летчиком, — говорил Боря, складывая из бумаги самолет.

Кто из мальчиков, переступая порог детства, не мечтал быть летчиком, танкистом, моряком! Но только в школе по-настоящему выявляются их способности и наклонности.

Старательно готовился наш сын к своему первому школьному дню. Сам смастерил пенал, очинил с десяток карандашей, положил в сумку целую стопку тетрадей, чернильницу, ручку.

— Зачем ты берешь с собой столько карандашей и тетрадей? — спросила я Борю, разглаживая новенький костюмчик, сшитый специально для школы.

— Пригодится. Запас карман не ломит, — хозяйственно ответил он.

Утром первого сентября мы встали раньше обычного. Я приготовила завтрак, а Боря, тщательно умытый, вертелся в новом костюмчике перед зеркалом. Григорий Амвросиевич критически оглядывал его, заставлял поворачиваться то спиной, то грудью. Настроение у нас было приподнятое, радостное. Еще бы! Сына в школу отдаем!

Только Миша угрюмо посматривал из своей постели на торжественные сборы Бориса. Он явно завидовал старшему брату. Ведь они всегда были вместе, а теперь школа на долгих полдня разлучала их. Да и интересы пойдут уже разные. Оттого Мише и грустно, оттого и не спешит он подняться.