Чель Болюнд - Неизвестная Астрид Линдгрен: редактор, издатель, руководитель [litres]

«Прочитала Вашу сказку для интеллектуальных детей, – безусловно, она прекрасно написана, но при этом скорее адресована интеллектуалам, а не детям. Мы не имеем возможности опубликовать ее нашем издательстве» (1966).

«Мы ознакомились с вашими сказками о джунглях, но у нас нет возможности опубликовать такую книгу. Сегодня многие работают в этом жанре и сочиняют истории о говорящих животных. Нам кажется, что авторы злоупотребляют этой темой. Но мы, безусловно, понимаем, что ребенку Х было невероятно интересно читать вместе с папой о приключениях в джунглях» (1966).

Это примеры кратких отказов без дальнейших объяснений. Отстраненные на первый взгляд послания давались Астрид нелегко. Во всех четырех письмах встречается слово «безусловно», в которое, словно в мягкую бумагу, упакован жесткий ответ. Много времени эти ответы не занимали. Одному-единственному редактору, каковым на тот момент была Астрид Линдгрен в Rabén & Sjögren, было нелегко справиться с потоком рукописей, здесь требовался высокий темп. И она жила в этом темпе.

Другие примеры отказов говорят, что решение рождалось трудно и ему предшествовали долгие раздумья. Это касалось тех случаев, когда рукописи читали ридеры.

«Дорогая фрекен О[…]

Вашу рукопись “Оса, дядюшка Хохо и щенок” прочитали несколько ридеров. Мы высылаем ее обратно не потому, что она чем-то плоха, это означает лишь, что наш редакционный план настолько переполнен, что Осе, как бы мила она нам ни была, не хватает той силы художественной выразительности, какая позволила бы ей потеснить остальные книги.

У Осы появляется щенок, об этом мы знаем, но мы это не проживаем, нас просто ставят в известность о том, что щенок появился. А нам бы хотелось увидеть это с точки зрения Осы, понять ее чувства, услышать, как она хотела щенка, как волновалась, как была счастлива, когда щенка наконец завели.

Объяснить, как именно это можно сделать, невероятно трудно. Возможно, стоит сосредоточиться на описании мельчайших нюансов ее переживаний за счет сокращения внешней стороны происходящего. Но даже и в том виде, в каком Оса существует на сегодняшний день, она весьма симпатична и, по всей вероятности, готова для публикации в другом издательстве, где редакционный план не столь переполнен, как наш. Будем рады, если Вы пришлете свою следующую рукопись, когда таковая появится» [ lviii].

Писательница поступила так, как сказала Астрид, и книга вышла в другом издательстве.

Но труднее всего было отказывать писателям, которые предлагали несколько рукописей подряд. Для некоторых отказ мог означать конец всего. Для Юна-Леннарта Линдера отказ Астрид стал поворотным пунктом в его карьере. Тревожным звонком была история с переработкой рукописей о Катинке (см. выше), а когда в 1960 году он принес новый текст под названием «Вечер, когда мы собирали яблоки» и получил отказ, то перестал писать.

«Написано очень красиво, мягко и нежно, читаешь с большим удовольствием, но это адресовано взрослым, дорогой Юн-Леннарт. Когда ты вкладываешь эти слова в уста первоклашки, ты ошибаешься. […] Впечатление такое, что читаешь Яльмара Сёдерберга – сочти это за похвалу, – но дети не могут разговаривать таким языком.

Каким-то непостижимым образом дедушка становится главным героем книги. Выходит, что читатель должен отождествить себя именно с ним. Но ребенок 7–10 лет не может отождествить себя с дедушкой, каким бы прекрасным тот ни был. Маленькие эгоцентричные детеныши хотят, чтобы у них был добрый дедушка, который разводит костер в саду, но не является главным действующим лицом, они хотят слышать только я, я, я.

Как обычно, я дала прочитать рукопись еще двум экспертам, чтобы убедиться, что мое решение справедливо. Выше я излагаю их точку зрения, которая лишь подкрепила мои слова» [ lix].

Юн-Леннарт получил письмо в день своего пятидесятилетнего юбилея. «Вечер, когда мы собирали яблоки» и еще одна книга Линдера были опубликованы в маленьком издательстве, на этом его литературная карьера закончилась. Астрид была права, он очень любил Яльмара Сёдерберга.

Начиная с 1948 года Харри Кульман был одним из главных детских писателей Rabén & Sjögren и всей Швеции. Астрид очень любила его манеру писать и часто выпускала его книги в том виде, в котором он их предлагал – почти без правки. Но Харри Кульман продолжал искать свой стиль и пробовал себя в разных жанрах. Астрид подвергала его суровым испытаниям:

«“Игра в приключения” – это нечто потрясающее. Она тебе удалась на славу, я под впечатлением от прочитанного. И все-таки я закончила читать со смешанными чувствами. Насколько могу судить, эта рукопись еще меньше, чем прежние, похожа на детскую книгу. Только подросток, читающий современные взрослые книги, узнает стиль и поймет, на что ты намекаешь и о чем вообще идет речь. А таких подростков не много.

Ой-ой-ой, на самом деле ты просто перевернул мое воскресенье своей чертовски классной, блестяще продуманной, восхитительной книгой. Не знаю, что мне с ней делать. Ты и сам понимаешь, что надо дать почитать ее кому-то еще. Будет жутко несправедливо, если я в единоличном порядке вынесу вердикт о том, как должна выглядеть детская книга, а как не должна. Надеюсь, ты не возражаешь, если ее прочитает еще Эльса Олениус? […]

Это история о детях, рассказанная при этом для взрослых, а не для детей (или для очень юных взрослых). И все же это не книга для взрослых в полном смысле этих слов. Для такой она слишком богата деталями, подробностями о всякого рода поверхностных событиях, в которых отсутствует психологическая взаимосвязь и которые имеют прямое отношение к юному читателю. Это лучшая из твоих рукописей, но в известном смысле она построена по принципу ”и нашим и вашим”. […]

Если ты расстроишься, прочитав мое письмо, то, поверь, его автор тоже очень расстроен, что не смог встретить “Игру в приключения” восторженным возгласом, которого она явно заслуживает. Кроме того, помни, что бесконечный повод для радости то, что ты можешь писать так чертовски, так восхитительно хорошо» [ lx].

Астрид дала почитать рукопись Эльсе Олениус, это доказывает, что она очень серьезно подошла к делу. Астрид оказалась в непростой ситуации. Харри Кульман был одним из ее любимых писателей.

Письмо Кульмана к Астрид Линдгрен завершало картину:

«Дорогая Астрид Линдгрен,

знали бы вы, сколько раз я перечитывал ваше письмо и открытку и какую благодарность и восторг при этом испытывал! Особенно письмо, не перестаю удивляться, как вам удается одновременно дать понять, что рукопись не подходит, и при этом написать об этом столь доброжелательным тоном и с ясными формулировками. Если бы все, кто хоть раз пробовал писать, встречали такую критику и такую поддержку!»