Максим Баженов - Мой учитель Филби

Несмотря на весь свой колоссальный опыт, Озеров самым тщательным образом готовился к каждому спортивному событию, которое ему предстояло освещать. Он заранее собирал обширный исторический и статистический материал и за несколько часов до матча с головой уходил в изучение десятков рукописных листков с заготовками. Недаром говорят, что наилучший экспромт – заранее подготовленный. А уж искусством комментария Николай Николаевич владел поистине виртуозно.

Вот пример, пересказанный мне Юрой Кобахидзс. Озеров на лондонском «Уэмбли» должен комментировать матч между сборными Англии и СССР. В тот же вечер в лондонском оперном театре «Ковент-Гарден» выступал молодой грузинский бас Паата Бурчуладзе, а это немалая честь для любого певца в мире.

Но Бурчуладзе, как и большинство его соотечественников, страстный футбольный болельщик.

Представляете, какая для него трагедия – пропустить игру сборной его страны с родоначальниками футбола? Родственники и друзья в Тбилиси ему этого не простят. Их Паата просто не имеет права не побывать на таком великом футболе.

Бурчуладзе через земляка Кобахидзе попросил, чтобы Озеров в своем репортаже хоть словом упомянул о его якобы присутствии на «Уэмбли».

Перед началом второго тайма Николай Николаевич, к удивлению Кобахидзе, погрузился в непонятные рассуждения:

– Мне вспоминается, дорогие друзья, как в таком-то году, на чемпионате мира по футболу поболеть за наших футболистов пришли артисты Большого театра, и в их числе замечательный тенор Зураб Соткилава. Поддержка эта очень помогла, и советской сборной удалось вырвать победу у именитого соперника.

Кобахидзе, сидевший рядом с ним в комментаторской будке, ошалело толкнул Озерова в бок. Тенор Соткилава вместо баса Бурчуладзе? Вы, случаем, не перепутали двух грузин? Николай Николаевич сделал успокаивающий, и продолжил исторический экскурс, кажущийся бесконечным.

Завершил он его так:

– Этот случай, дорогие друзья, я вспомнил потому, что сейчас на трибуне присутствует молодое оперное дарование из солнечной Грузии – Паата Бурчуладзе. У него сегодня ответственный дебют во всемирно известном «Ковент-Гардене». Тем не менее он все-таки выкроил время, чтобы поддержать нашу сборную. Молодей!

Красиво, элегантно! Нет нужды говорить, что после этого Бурчуладзс превратился в настоящего героя в глазах всех своих родственников и друзей, равно как и остальных советских граждан.

Удачный матч «Спартака» в Бирмингеме мы отпраздновали как следует. В гостинице это вылилось у меня, несравненно более щуплого и подверженного опьянению, чем корпулентные Озеров и Кобахидзе, в ужасную мигрень. А ведь мне еще надо было писать репортаж о матче в завтрашний помер газеты! Я долго в отчаянии сидел над чистым листом бумаги. Из больной головы не вылезало ни слова.

Раздался стук в дверь, и проем полностью заполнила внушительная фигура Озерова. Он опирался на неизменную палочку, на нем майка, синие сатиновые трусы до колен и сандалии на босу ногу.

– Чем занимаетесь, Максик?

– Надо писать материал по матчу, а ничего не получается, голова раскалывается.

– Ну что ж, этому горю помочь легко, мой дорогой. Значит, так, берите ручку и записывайте.

В течение десяти минут Николай Николаевич продиктовал мне совершенно гениальный газетный репортаж, который затем был признан редколлегией моей газеты лучшим материалом месяца, а меня, соответственно, наградили небольшой денежной премией.

Покидая Лондон, благодарный за наши заботы Николай Николаевич поинтересовался, будут ли поручения на родину. Я попросил его позвонить из Москвы родителям в мой родной город и засвидетельствовать, что их сын жив-здоров и бодр духом.

Что из этого получилось, я узнал от матери, когда приехал в отпуск. Отец был увлечен просмотром матча чемпионата СССР по футболу. О том, что это запись, а не прямая трансляция, он не знал.

– Мать пошла к телефонному аппарату, издающему звук междугородного звонка, и услышала – Можно ли Юрия Борисовича?

– А кто его спрашивает? Юра, иди к телефону.

– Это некто Николай Николаевич Озеров. Я передаю вам привет от Максима.

– Рита, это что еще за розыгрыш? – недовольно пробурчал отец. – Озеров сейчас комментирует матч, он только что кричал «го-о-л».

Мама, оказавшаяся в неловком положении, вежливо переспросила междугородного собеседника, не ошибся ли он. Только получив неопровержимые свидетельства того, что речь идет о ее сыне и на проводе действительно живой Озеров, она насилу оторвала от телеэкрана отца, заслушавшегося комментарием Николая Николаевича. Потом все втроем долго смеялись.

Николай Николаевич Озеров, безусловно, произвел на меня самое яркое впечатление из всех советских людей, приезжавших на Британские острова. Но были и другие на редкость интересные персоны. Ведь в советские времена выезд за границу, тем более в особо враждебную Великобританию, был, да и то частично, открыт только для самых выдающихся представителей нашей политической, научной и творческой элиты. Некоторым из них сверху навязывали обязательную встречу с коллективом советской колонии в посольстве.

Там я слушал грустное и подавленное выступление Андрея Тарковского незадолго до его ухода из жизни. Более оптимистическими были свидания с выдающимися дирижерами Евгением Светлановым и Арвидом Янсонсом, хорошими знакомыми моего отца.

Арвид Янсонс, отец ставшего знаменитым на весь мир дирижера Мариса Янсонса, представлял в Королевском фестивальном холле Первую симфонию Прокофьева. Во время исполнения произведения группка людей в партере начала громко скандировать лозунги в защиту какого-то советского диссидента. Седовласый маэстро решительным подъемом дирижерской палочки остановил оркестр на полуноте и, оставаясь в одной позе, выдержал пятиминутную паузу, пока секьюрити не вывели из зала нарушителей спокойствия. Как только воцарилась долгожданная тишина, Янсонс опустил палочку, и оркестр продолжил прокофьевскую музыку с того же самого места.

С мэтром отечественной внешнеполитической мысли академиком Арбатовым, создателем и первым директором Института США и Канады Академии наук СССР, мы вечера напролет бродили в окрестностях Гайд-парка, обсуждали возможные военно-стратегические и политические последствия размещения в Западной Европе американских крылатых ракет. Видимо, я приглянулся маститому академику, и он предложил писать диссертацию в ИСКАНе на тему англо-американских отношений.

Я сразу смекнул, что такими предложениями не разбрасываются, и через пару месяцев, принимая у себя дома другого искановца, профессора Давыдова, ловко ввернул в разговор предложение академика.