Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

Рано утром на следующий день я вышел из дому через заднюю дверь и по узкому проходу направился к зданию на 64-й улице. В однокомнатной квартире на втором этаже меня ждал Боб Элленберг. ЦРУ удалось найти прекрасное место для встреч со мною. Я мог пройти в эту квартиру, воспользовавшись служебным лифтом в здании, где я жил, затем пересечь гараж и выйти на узкую улочку. Пройдя буквально несколько шагов, я уже попадал в другое здание. Это было менее опасно, чем в отеле "Волдфорд-Астория” или иных, ранее выбранных местах. Боб сказал, что ЦРУ сняло эту квартиру, чтобы у нас было больше времени для разговоров. Однако пока Громыко был в Нью-Йорке, мы решили ограничиться короткими утренними встречами лишь для передачи информации о событиях предыдущего дня.

Я рассказал Бобу о разговоре с Герцогом, ответе Громыко, подчеркнув значение предстоящей встречи с Даяном. Весь день после этого я ждал официального запроса со стороны Израиля. Наконец, после полудня Хаим Герцог сообщил, что хотел бы повидаться со мной.

Когда он вошел в мой кабинет, вид у него был несколько расстроенный. Даян, по его словам, решил отказаться от встречи с Громыко. Возможно, его расписание в Нью-Йорке было крайне перегруженным, а его возвращение в Израиль было перенесено на несколько дней раньше, чем предполагалось вначале. Герцог извинился за беспокойство, причиненное мне и Громыко, и покинул кабинет.

Я так и не узнал, почему Даян изменил свое решение. Объяснение Герцога не выглядело правдоподобным.

Громыко никак не отреагировал на мое сообщение. Но мне показалось, что и он сожалел об упущенной возможности. Один разговор с Даяном, конечно, не изменил бы хода событий на Ближнем Востоке, но он, по крайней мере, позволил бы приоткрыть дверь, которая остается закрытой столь длительное время. Советский Союз продолжает раздувать и поддерживать беспорядки в этом районе мира, подливая масла в огонь вражды арабских государств по отношению к Израилю, поддерживая арабских экстремистов. Конфликту между Израилем и его соседями пока не видно конца.

Моя личная ближневосточная дипломатия не ограничивалась Израилем. Когда представитель Египта в ООН Эсмат Ме-гид пригласил меня в 1976 году посетить его страну, я надеялся, что это будет способствовать более активной обычной дипломатии. Громыко, хотя и без особого энтузиазма, одобрил мой визит. Через несколько дней я выразил Мегиду свое согласие, и он сообщил мне, что в Нью-Йорке находится министр иностранных дел Египта Исмаил Фахми. Он хотел бы со мной повидаться.

В своем номере, в отеле "Волдорф-Астория” Фахми разговаривал с поразительной прямотой и откровенностью. Десять лет назад мы оба представляли в ООН наши страны, и это давало повод к дружеским отношениям. Фахми перечислил ряд претензий Египта и сделал неожиданное, хотя и несколько неопределенное, предложение о визите Брежнева.

Претензии к Советскому Союзу были многочисленны. Дело было не только в том, что СССР задерживал отправку в Египет военного и промышленного оборудования. Фахми обвинил Москву в том, что она умышленно затягивает посылку в Египет запасных частей для самолетов. Египет заплатил деньги задолго вперед, а ящики все еще стоят непогруженные в одесском порту — в нарушение контракта и к досаде египтян.

К тому же, назначение Владимира Полякова — незначительного дипломата, послом в Египет, воспринято в Каире, как пощечина. Фахми назвал Полякова "почтовым ящиком”. Он приходил в Министерство иностранных дел Египта только для того, чтобы передать почту, полученную им из Москвы. Он не отвечал ни на какие вопросы и сам вопросов не задавал.

— Я не представляю себе, что он может докладывать Москве. Он же ничего про нас не знает и не пытается узнать, — сказал мне Фахми.

Вторая часть заявления Фахми произвела на меня сильное впечатление. Фахми был не только министром иностранных дел, но и заместителем премьер-министра. Также было известно, что он — один из ближайших советников Садата. Вряд ли он начал бы разговор о визите Брежнева в Египет, не получив на то его согласия. Но даже, если предположить, что эта идея действительно была его собственной, то он, бесспорно, был достаточно влиятелен, чтобы вынудить Садата согласиться с нею. Я пообещал сообщить о нашем разговоре в Москву. Быть может, по приезде в Каир, у меня уже будет ответ.

Отправив длинную телеграмму в Москву, я договорился с Мегидом обсудить расписание моего визита, назначенного уже на январь 1977 года. По поводу визита Брежнева в Египет ответа из Москвы не последовало. Для меня в этом не было ничего удивительного. На такие шаги в Москве быстро не решаются. Но если бы даже решение и было принято, о нем египтянам сообщили бы по другим каналам. Я был удивлен и разочарован, когда за несколько дней до моего вылета в Каир, на мою обычную телеграмму, информирующую о моих планах в связи с поездкой в Египет, был получен срочный ответ, подписанный Громыко. Событие само по себе редкое.

Ответ содержал прямые инструкции. Предлагалось отложить визит на неопределенное время. Однако если это уже невозможно, то я должен вести себя в Египте исключительно как заместитель Генерального секретаря ООН. И только. Ни под каким видом я не должен обсуждать политику СССР с египтянами.

Я не мог игнорировать столь прямые указания, и у меня не было времени, чтобы их обсудить или попытаться что-либо изменить. Мое посещение Египта, таким образом, превратилось лишь в чисто дипломатическую церемонию. Хотя я встретился с Фахми и рядом других крупных чиновников, у меня не было возможности отвечать на их вопросы и реагировать на их комментарии советской политики. К досаде египтян и моей собственной, я был молчалив и загадочен, как сфинкс, и неприступен, как посол Поляков, с которым я, кстати, познакомился в Каире. Он соответствовал описанию, данному ему Фахми. Человек ограниченный, он не интересовался взглядами египтян и не особенно беспокоился по поводу того, что плохо выполняет свои обязанности. В 1981 году Египет отослал Полякова домой. Это явилось результатом как его собственной профнепригодности, так и неутихающего обострения отношений между двумя странами.

Лишь более года спустя после моего визита в Каир, я смог сообщить что-либо важное в отношении Ближнего Востока в Москву или же Бобу Элленбергу. К тому времени Садат уже сделал свой драматический жест, результатом которого стал мир с Израилем, и его инициатива вызвала одобрение большинства западных лидеров. Исмаил Фахми оказался среди тех, кто не поддержал Садата. В знак протеста он ушел со своего поста. Воинственные арабские лидеры обрушились на Садата, и кремлевское руководство присоединилось к их злобному хору.