Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

1977-му году суждено было стать для меня тревожным и напряженным, но начался он довольно спокойно. Накануне Нового года произошло событие, обрадовавшее и меня, и многих других советских служащих в Нью-Йорке: Яков Малик вернулся в Министерство иностранных дел и на смену ему прибыл Олег Трояновский.

Громыко рассказал мне о надвигающихся переменах еще в октябре, перед своим отъездом из Нью-Йорка. В тот день мы с Линой были приглашены к чете Громыко на ужин, в их квартиру в Миссии. Мне хотелось с глазу на глаз обсудить с Громыко одно дело, а Лина с Лидией, убрав со стола, вышли в другую комнату — посовещаться насчет своих закупочных операций.

— Андрей Андреевич, — мне надо поговорить с вами по личному вопросу.

Он с улыбкой посмотрел на меня и кивнул головой. Я стал рассказывать, что работаю в ужасных условиях.

— Малик пытается все время давить на меня, секретарь партячейки без конца отрывает от срочных дел, а КГБ старается вовлечь в свои операции. По правде сказать, я уж и не знаю, что делать. Может, вы что-нибудь посоветуете?

— Да, я знаю, у Малика мерзкий характер. Поверьте, не вы один на него жалуетесь. — Он многозначительно кивнул. — Ничего, мы скоро его заменим Трояновским.

Имя Трояновского меня нисколько не удивило, но сам поворот событий был приятным сюрпризом.

— Что же касается всей этой партийной мелкоты, не обращайте на них внимания. — Громыко нахмурился, помолчал, затем вдруг спросил: — А что если вам поехать в какую-нибудь западную страну послом? На какой-нибудь значительный пост, а?

Я ответил уклончиво, заметив, что мне понадобится какое-то время, чтобы закончить работу в Нью-Йорке.

— Никакой срочности нет, — спокойно согласился он. — Поговорим об этом позже.

О КГБ Громыко ничего не сказал, и моя интуиция подсказывала мне, что он и сам их побаивается. Лина не раз передавала мне советы Лидии Громыко держаться подальше от сотрудников КГБ. Стоило Лине завести разговор о личных делах, как Лидия останавливала ее и, указывая пальцем на потолок, шептала:

— Поговорим об этом в другом месте.

Олегу Трояновскому было тогда 57 лет. Это был приветливый человек, умный дипломат, по натуре бонвиван. Работать с ним было одно удовольствие, особенно он выигрывал на фоне Малика. Сын первого советского посла в США, Трояновский вырос в Вашингтоне, учился в американской школе, превосходно владел английским и много лет был личным переводчиком Никиты Хрущева. Кроме того, в 1962-67 годах он работал советником по иностранным делам при обоих Председателях Совета Министров — Хрущеве и Косыгине. Это весьма значительный пост, но Трояновский постепенно утратил свое влияние — после падения Хрущева и вследствие того, что Брежнев фактически отстранил Косыгина от внешней политики. Трояновский был назначен послом в Японию, сменив на этом посту своего отца. В 1975 году в Японию сослали изгнанного члена Политбюро, бывшего министра сельского хозяйства Дмитрия Полянского, и Трояновский около года провел в Министерстве иностранных дел, пока наконец не получил должность постоянного представителя при ООН.

Вряд ли это было то, о чем он мечтал: сердце его принадлежало Вашингтону, городу, спокойной красотой которого он часто восхищался в разговорах со мной. Став послом в США, он бы повторил карьеру своего отца, по стопам которого следовал, и если когда-нибудь он добьется своего, то произойдет это не вследствие его сильного характера или независимости взглядов, но потому, что Трояновский прекрасно усвоил все преимущества конформизма в советской системе. Он действует тихой сапой, стараясь производить как можно меньше шума, оставаться максимально близко к генеральной линии Москвы, склоняться вместе с линией партии, знать, куда дует ветер и угадывать малейшие перемены в его направлении.

Сотрудники Миссии относились к нему скорее с симпатией, чем с уважением. Малик, даже после серьезной аварии в марте 1976 года, надолго выведшей его из строя, оставался требовательным, резким самодуром. Трояновский, невысокий человек с красными щеками и носом картошкой на круглом лице, предъявлял к подчиненным самые мизерные требования. Для каждого у него была наготове улыбка, в общении он был мил и вежлив, а расписание его рабочего дня давало ему возможность поиграть в теннис — занятие, которому он предавался с истинной страстью.

Но при всем его обаянии Трояновского отличала нерешительность, граничащая едва ли не со слабостью характера. Особенно ярко это проявлялось в отношениях с женой. Татьяна была моложе его, и ее влияние не ограничивалось чисто семейными делами. В Москве она не раз поражала других дипломатов тем, что регулярно появлялась в министерстве, активно участвовала во всех делах мужа, превращая его в объект для постоянных шуток. И в Нью-Йорке она оставалась главной в этом семействе, он же довольствовался ролью типичного мужа-подкаблучника.

Поскольку Трояновский не очень разбирался во многих аспектах работы ООН, он зачастую никак не мог принять решения по сложным или деликатным вопросам, и порой мне приходилось сидеть с ним часами, без конца обсуждая проблемы, с которыми более решительный человек справился бы быстро. Но зато он на меня совершенно не давил, у меня не было никаких оснований думать о том, чтобы расстаться со своей работой, за исключением желания обрести свободу в Америке, и меня больше не мучили дурные предчувствия.

Однако в конце весны 1977 года неожиданное ужесточение правил секретности, таинственное по своим причинам и представляющее потенциальную угрозу моей безопасности, разом покончило с моим благодушием. Хотя распоряжения на сей счет пришли из Москвы, они серьезно повлияли на мою жизнь в Нью-Йорке. Впервые я услышал об этом на регулярном совещании высших должностных лиц Миссии и Секретариата, когда Трояновский сообщил, что сейчас выступит резидент КГБ.

— Специальные службы империалистических государств интенсифицируют провокационные кампании против советских граждан и учреждений за рубежом. Необходимо дать надлежащий отпор этим враждебным махинациям. От советских людей, путешествующих или живущих в капиталистических странах, где к подрывной деятельности западной разведки добавляется деятельность враждебных эмигрантских организаций, требуется особая бдительность…

Юрий Дроздов мрачным голосом монотонно читал по бумажке свою речь. Судя по той кипе, что лежала перед ним на столе, резидент КГБ не справился еще и с половиной. Как бы не уснуть…

Многое из того, что он читал, сидевшие в комнате уже сотни раз слышали либо читали в передовицах "Правды” об усилении бдительности: остерегайтесь иностранцев, всех и всякого подозревайте в предательстве, каждый иностранец, с которым вы встречаетесь, хотя бы и случайно, может работать ради подрыва советской безопасности. Одно только непонятно — чего ради Дроздов вдруг принялся именно сейчас перечислять все эти истины? Но ларчик просто открывался: наконец-то Дроздов добрался до сути — и зачитал требование, чтобы все контакты с иностранцами одобрялись заранее, в том числе контакты всех советских граждан, работавших для секретариата ООН. Кроме того, жены сотрудников Миссии и ООН должны ходить по Нью-Йорку только с сопровождающими. И наконец — особый упор делался на уже имеющееся правило, по которому все разговоры с иностранцами должны быть подробно описаны в специальных книгах для таких записей, имеющихся в Миссии. Эта тягостная для всех обязанность чаще всего нарушалась.