Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

— Хорошо. Значит, на правильном посту сидишь в Киеве.

Однажды в разговоре Хрущев спросил, не потомок ли я Тараса Шевченко. Я ответил, что нет, но мои родители и я сам родились на Украине, и хотя я большую часть жизни провел в России, все же считаю себя украинцем. Мой ответ, вероятно, пришелся ему по душе, и я даже испугался было, что он и меня заставит сплясать гопака. Но он с широкой улыбкой похлопал меня по плечу и сказал:

— Гордиться своей национальностью — это замечательно.

Ободренный атмосферой непринужденности, царившей на борту, я решился выразить кое-какие свои сомнения относительно нашего новейшего подхода к политике разоружения. В Министерство иностранных дел меня привела прежде всего перспектива "серьезных переговоров” о сокращении вооружений, но сейчас от этих реалистических задач отказались в пользу пропагандистской программы всеобщего и полного разоружения.

Я осторожно намекнул Хрущеву, что пропаганда не может заменить реальные переговоры, которые необходимы для достижения прогресса в прекращении гонки вооружений, и был несколько удивлен тем, что он выслушал меня. Потом он сказал, что существует два уровня работы в этой области: его кампания за всеобщее и полное разоружение как пропагандистская борьба, в основании которой лежат реальные переговоры о конкретных, хотя и ограниченных, шагах.

— Каждому овощу свое время, — привел он известную пословицу.

Он подчеркнул, что было бы неразумно отказываться от частных мер, но главной задачей является всеобщее и полное разоружение и выбирать, что именно ставить во главу угла в данный момент, — это и есть искусство политика.

— Никогда не забывайте о том, как привлекательна для всего мира идея разоружения, — поучал он меня. — Стоит только сказать "я за”, и это уже принесет огромные выгоды. — С ухмылкой признавшись, что он вовсе не ожидает от Запада полного разоружения и не предполагает такого курса для Советского Союза он добавил: — Привлекательный лозунг — это самый мощный политический инструмент. Американцы этого не понимают и только вредят себе, выступая против идеи всеобщего и полного разоружения. То, что они делают, совершенно бесполезно — все равно как с ветряными мельницами сражаться.

Хрущев сказал, что пропаганду и настоящие переговоры следует рассматривать не в их противоречии, но как дополняющие друг друга процессы. И хотя его подход — цель оправдывает средства — был довольно циничен, его откровенное обоснование собственной политики звучало намного убедительнее (что вообще свойственно правде), чем лицемерные лозунги Валериана Зорина и других.

Хотя мое собственное воздействие на советскую политику было довольно ничтожным, само это трансатлантическое путешествие имело для меня колоссальное значение. Сам факт моей приближенности к Хрущеву и его главным помощникам придавал мне значимость в глазах других, и это вело к быстрому продвижению по службе. Но мое непосредственное знакомство с советским лидером и его окружением, всеобъемлющий цинизм тех, кто действительно делал политику, разом и взбодрили, и смутили меня. Я ясно увидел стремление советских руководителей ко все расширяющейся власти. Тезис о мирном сосуществовании был ленинским лозунгом, который Хрущев возродил к жизни, сделав из него дымовую завесу, за которой планировались новые действия по расширению советского влияния.

На корабле откровенно обсуждали события в бывшем Бельгийском Конго, которое недавно обрело независимость, и теперь его раздирала гражданская война. С одной стороны, эта ситуация могла бы превратить эту страну в благодатную почву для советских манипуляций, но во всем этом хаосе страна могла и ускользнуть от Советов. Почему-то события в Конго развивались не так, как хотелось бы Москве, и Хрущев был в ярости оттого, что Конго, как он выразился, "уплывает у нас из рук”.

На протяжении всего путешествия его очень волновало вмешательство ООН в Конго, в особенности действия войск ООН по поддержанию мира и Генерального секретаря Дага Хаммаршельда.

— Плевать мне на ООН, — кричал он, выслушав в чтении Олега Трояновского какие-нибудь особенно неприятные сообщения из Африки. — Это не наша организация. Этот бездельник Хам сует нос в важные дела, которые его не касаются. Слишком много власти себе взял, он за это заплатит. Мы должны избавиться от него, мы ему покажем, где раки зимуют.

В результате его яростного недовольства возникло смехотворное предложение заменить Генерального секретаря исполнительным комитетом из трех человек, тройкой. План этот был задуман, чтобы ослабить ООН, но Хрущев не желал слушать никаких возражений и выдвинул эту идею в своем обращение к Генеральной Ассамблее. Громыко понимал, что этот проект полностью противоречит давнишней советской политике, направленной против какого бы то ни было пересмотра Устава ООН, но даже он не мог убедить Хрущева.

Личные угрозы Хрущева в адрес Хаммаршельда вспомнились мне в сентябре 1961 года, когда Генеральный секретарь погиб в загадочной авиакатастрофе в Конго. Друзья, занимавшиеся Африкой, однажды сказали мне, что видели секретное сообщение КГБ, в котором говорилось, что самолет был сбит просоветскими конголезскими силами, руководимыми оперативниками из СССР.

В другой раз Хрущев поразил меня мимолетным, но точным замечанием о своих намерениях использовать для укрепления советской мощи то, что он называл "внутриимпериа-листическими противоречиями”. Он сидел на палубе, придерживая одной рукой от порывов ветра свою рваную, но горячо любимую соломенную шляпу.

— Я не могу с ней расстаться, — сказал он, — посмеиваясь. — Она помогает мне думать. К тому же вряд ли моя шляпа придется по вкусу акулам. — Это слово вызвало у него совершенно неожиданные ассоциации, и будто размышляя вслух, он добавил: — В Нью-Йорке нам придется иметь дело с целой стаей империалистических акул разных пород.

В течение получаса он вслух анализировал стратегию основных западных стран и Советского Союза, сравнивая их.

— Англичане, — заметил он, — безнадежный случай, заядлые антисоветчики. Лев может потерять гриву, но от этого его укус не становится безопаснее. Недаром же мы говорим: "Англичанка всегда засранка”. Франция — это другое дело — это ниточка, за которую нужно ухватиться, чтобы привязать к себе всю Европу. — Поглядывая на свое брюшко, он вспоминал недавний визит в Париж. — Они нас замечательно принимали, шампанское лилось рекой. А мы в ответ польстили самолюбию де Голля, захвалили его до небес. С ним только так и надо.

С немцами, по мнению Хрущева, поладить не так легко, зато их экономика и технология представляли собой для Советов большой интерес. Западную Германию следовало также убедить, что никаких надежд на воссоединение с Восточной у нее нет. За девять месяцев до постройки Берлинской стены Хрущев размышлял: