Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

Прошло много лет (лет тридцать), и я, уже сидя у себя на даче в Тарусе на веранде, вспомнил эту историю. Сидевшая рядом Белла Ахмадуллина выслушала ее внимательно и минут десять молчала. Я уже подумал, что она забыла о ней — нет, оказывается, думала. «А знаешь что, Сашка, Андрей прав. Я еще в детстве, читая „Трех мушкетеров“, не понимала, зачем в романе взялась Бонасье, она только сбивала игровой темп романа. Как-то лишняя она в нем. Никакого отношения к действию не имеет. Такая же и Фанни Каплан — какое она имеет отношение к смерти Ленина? Никакого. Просто тоже в этой истории лишняя».

Действительно, кто только не имел отношение к смерти Ильича, даже сам Свердлов. При чем тут полуслепая безумная фанатичка Каплан? Просто так было истории проще. Вот и стала бедная еврейка убийцей Ленина.

Белла очень уважала и любила Битова — не мог же он (даже в нетрезвом виде) сказать чепуху!

Мне кажется, что у Андрея Битова было желание чем-то расширить, что-то добавить к своему тексту. Например, к «Пушкинскому дому» он написал целый том «Примечаний к общеизвестному». И когда он объединил под одной обложкой «Оглашенные» (издательство Ивана Лимбаха, 1995 год) повести «Птицы», «Человек в пейзаже» и «Ожидание обезьян», он решил расширить их огромным (173 страницы) послесловием. Там было более двадцати разделов. Мне он предложил написать на выбор: от алкоголика, художника или архитектора. Я выбрал архитектора.

Послесловие к «Оглашенным» А. Битова

Я, конечно, понимаю, что писать такое словами, да еще как послесловие к книге писателя, по меньшей мере неэтично. Однако то, что я сам не пишущий человек, а простой строящий архитектор и что писатель — мой многолетний близкий друг, позволило мне решиться на нижеследующие рассуждения.

Луначарскому приписывают такие слова: «Я берусь все на свете объяснить с точки зрения марксистской философии, кроме того факта, что все новые течения в искусстве начинаются с живописи». Так вот, если в XX веке все художественные течения начинались с живописи, то наиболее сильное влияние на людей в наше время оказывает архитектура. Совершенно неважно, знает ли человек имена Миса ван дер Роэ, Корбюзье, Гропиуса, Мельникова, Бофила, Роджерса, Захи Хадид. Он, может, и слыхом не слыхивал о них, но порожденные Мисом ван дер Роэ «стеклянные коробки» стоят по всему миру, от Нью-Йорка до улицы Тверской (гостиница «Националь»), и даже в каждом областном городе есть своя «стекляшка». А живя или работая в доме из «стекла и бетона», почти никто не ассоциирует его с именем Ле Корбюзье. Я в данном случае утверждаю сам факт и не хочу вдаваться в качественные его оценки. Нравится нам это или нет, но именно эти архитекторы заложили основы среды нашего обитания, а следовательно, и какие-то важные стороны нашего мировоззрения. Влияние архитектуры сказывается и на представителях других искусств (как у нас говорят — «смежниках»). Даже терминология архитектуры переходит в литературу. Например, возник архитектурный стиль «постмодерн», и через некоторое время критика уже заговорила о «постмодернистской» литературе.

Сейчас в мировой архитектуре господствуют три основных направления: постмодерн, хай-тек и деконструктивизм. Я убежден, что все новое и сто́ящее в литературе так или иначе соотносится с этими архитектурными стилями. Возможно, не прямо, а приблизительно так же, как наши «стекляшки» похожи на знаменитый мисовский «Сиграм».

Если термин «постмодернизм» уже прогрызен литературной критикой буквально насквозь, то, наверное, что такое архитектура в стиле хай-тек, нужно немного пояснить. «Хай-тек» означает — высокое, великолепное качество, технология. Самым известным и одним из первых крупных зданий этого стиля стал Центр Помпиду в Париже, наиболее ярким — здание фирмы Ллойдс в Лондоне. Самые известные имена: Роджерс, Пьяно, Фостер, Чуми. Если у кого-нибудь названные мною имена не вызвали никаких ассоциаций — представьте себе крупный современный химический завод с емкостями, трубопроводами, открытыми фермами и т. п. — это, грубо говоря, и есть архитектура стиля хай-тек, некое обнажение великолепных, прекрасных технологий.

Наконец — деконструктивизм. Здесь сложнее — этот стиль самый молодой. Если постмодерн и хай-тек имеют свои классические примеры, то деконструктивизм их только создает. Я не рискну их назвать (хотя они есть — и в Германии, и в Париже) — главные достижения этого стиля пока еще на бумаге. Попытаюсь описать этот стиль словами; правда, моя попытка безнадежна. Пожалуй, это стиль-обманка. Все, что ты видишь и по привычке принимаешь за конструкции (в смысле «несущие») является декором, а сама конструкция (несущая) спряталась, ее-то никто и не видит. В этом стиле есть вызов общепринятому — «что полезно, то и красиво»; демонстрация того, что возможности позволяют настоящие (несущие) конструкции и вовсе скрыть: есть для того и умение, и технический уровень. Вот очень приблизительно и, конечно, неточно — такой стиль деконструктивизм.

Поплавав в архитектуре, попытаюсь пристать к литературному берегу. Пристаю и тут же с легкостью дилетанта рискую ввести в критику новый термин — «литература деконструктивизма». Более того, мне кажется, что «Оглашенные» и есть образец этого нового стиля. И не только образец, но и сам, если можно так сказать, путь возникновения стиля. Роман, пожалуй, начал писаться раньше (впрочем, что считать началом писания романа?), чем возникли идеи деконструктивизма, и его «деконструктивизация» шла параллельно возникновению архитектурного стиля. Но я далек от мысли, что писатель что-либо позаимствовал у архитектуры [1] Подозревать писателя в намеренном плагиате у архитектуры нет оснований. Писатель даже отчасти глух к визуальным искусствам, о чем говорит следующий эпизод, произошедший несколько лет назад. Вручая для прочтения рукопись «Человека в пейзаже», писатель мне и говорит, находясь в несколько возвышенном состоянии: «А спорим на ящик водки (ящик водки — это 20 бутылок по 0,5 литра — специально для иностранного издания), что ты не найдешь как художник (тут он ошибся, я являюсь лишь „членом Союза художников“) в этом тексте ни одной ошибки? Спорим?» Поспорили. И я тут же нашел, правда одну. Но не просто ошибку, а вопиющее незнание. Писатель, вспоминая знаменитую картину «Утро нашей Родины» («стоит товарищ Сталин, в руках у него макинтош, и он смотрит вширь» — так в свое время ее описала бабушка моего приятеля), назвал автором ее Герасимова, хотя любой ученик средней художественной школы знает назубок, что это творение великого Шурпина, лауреата Сталинской премии. Когда я сообщил об этом писателю, он стал объяснять, что все это, конечно, так, но он имел в виду совершенно другое, психологическое и т. д. Короче: ящик я так и… Но это уже не имеет к данным рассуждениям никакого отношения, тем более что весь эпизод из текста был удален. .