Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

Битова признают и уважают даже те, кто его не любит и не принимает. Такие были во времена его опаленности «Метрополем», но, скорее всего, просто за талант и позицию. Вот так надо состояться человеку и писателю, что и в 70 лет он в стойке, улыбаясь, замахивается и… пожимает руку.

© Е. Турчанинова

Русский ПЕН-центр четверть века для меня олицетворяли Андрей Георгиевич Битов и Саша Ткаченко. С их уходом не стало и нашего ПЕНа — того, настоящего. Битов полностью доверял Ткаченко и готовил его в свои преемники на посту президента. Не успел… От присвоенного в декабре 2016-го звания Почетного президента он отказался. Битов неспроста стал одним из создателей и бессменным руководителем Российского отделения единственной в мире международной писательской правозащитной организации — он не просто был писателем, он был подвижником, из тех творцов, которые не запираются в башне из слоновой кости, а возвышают свой голос в защиту преследуемых, причем не только ныне живущих, но и тех пострадавших за свое творчество, чья память долгое время попиралась. Так, благодаря его стараниям, в декабре 1998 года был установлен первый в России памятник Осипу Мандельштаму во Владивостоке. Международный авторитет Битова был настолько высок и непререкаем, что в 2003 году он был избран вице-президентом Международного ПЕНа.

Я пришла в ПЕН в апреле 1992-го на должность заместителя директора. Пригласивший меня Владимир Стабников, в то время директор Русского ПЕН-центра, прилагал немалые усилия, чтобы учрежденная немецким фондом Альфреда Тепфера в 1989 году Пушкинская премия «для награждения авторов, внесших выдающийся вклад в русскую литературу и переведенных во многих странах мира», вручалась в Москве, а жюри заседало в ПЕН-центре. Первым лауреатом в 1989 году стал Андрей Битов, он же возглавлял российскую часть жюри вплоть до закрытия премии в 2005 году. Андрей Георгиевич, для которого Пушкин был абсолютным ориентиром в жизни и литературе, в том же 2005-м сразу придумал Новую Пушкинскую премию. Первая была вручена Сергею Бочарову 31 октября 2005 года. Все остальные вручались 26 мая. Всего Новых Пушкинских премий было вручено 13. Последнюю, тринадцатую, в 2017 году получили Иван Жданов и Борис Мессерер.

После безвременной кончины Саши Ткаченко, который с 1994 года занимал должность директора Русского ПЕН-центра и не пропускал ни одного конгресса Международного ПЕНа, эстафету подхватил Битов, до того полностью полагавшийся на Ткаченко не только в правозащитных делах, но и в международных контактах Русского ПЕНа. Мне выпала честь сопровождать президента. Прекрасно владея английским, он выступал на каждом конгрессе, методично предлагая сделать русский четвертым рабочим языком Международного ПЕНа. Увы, из этого ничего не вышло. Поездки с Андреем Георгиевичем на конгрессы сделали его для меня по-настоящему родным человеком.

Битов был неистощим на выдумки и оригинальные идеи. Так, в 2010 году, в столетнюю годовщину смерти Льва Толстого, он выступил с идеей памятника Хаджи-Мурату неподалеку от Ясной Поляны — в виде кованого непокоренного, несгибаемого репейника. Рядом с памятным камнем весом более тридцати тонн, привезенным из Дагестана, установлена плита, на которой выбито посвящение на русском и арабском языках: «Да упокоит Господь души всех, погибших в Кавказских войнах». Может быть, впервые человек другой культуры по-настоящему понял и полюбил Кавказ.

А еще он с Резо Габриадзе придумал памятник зайцу, который остановил Пушкина по дороге на Сенатскую площадь. Памятник зайцу был открыт в Михайловском накануне юбилея восстания декабристов. Самый маленький в мире памятник — Чижику-пыжику на Фонтанке — тоже идея Битова.

Четверть века битовского правления отнюдь не были безоблачными. Очередным недоброжелателям он ответил вот такими стишками:

Битов тем и хорош, что он был и остался неповторимой планетой, большим русским писателем. Он принципиально не подписывал коллективных писем, его голос не сливался с общим хором: «Я, Битов Андрей Георгиевич, никому никогда не прослойка, не герой и не жертва, а один человек , писавший и говоривший что думаю. И поскольку я один, расколоть меня невозможно».

© О. Хлебников

Он умел и любил думать вслух. Причем втягивал собеседника в азартный процесс своего мышления. Мне повезло участвовать в этих действах много раз. В самых разных местах: и в Москве, и в Питере, и в Абхазии, и в Дании, и в Ирландии.

В Москве и Питере он жил практически одновременно. Его квартира на Красносельской соседствовала с Ленинградским вокзалом, а его квартира на площади Восстания — с Московским. Вот он и неутомительно ездил туда-сюда. Когда я ему звонил по мобильнику, никогда не знал, где он пребывает и по какой квартире сейчас разгуливает в своем махровом халате (вернее, в каком-то из них, махровых). После посещения любой из этих квартир я выходил с головой, удивительно переполненной мыслями — не своими, битовскими.

А в Абхазии на последних там Днях советской литературы в 1984 году в разрушенной впоследствии во время грузино-абхазской войны гостинице «Абхазия» мы оказались в соседних номерах. Номера имели балконы. И благодаря этим балконам я убедился, что у нас с Андреем Георгиевичем совпадают физиологические циклы. После по-кавказски щедрых банкетов с обильными возлияниями мы каждое утро в одно и то же время выходили глотнуть свежего воздуха и сначала с удивлением, а потом уже привычно, озирая окрестность, упирались взглядом друг в друга. Но ни разу не рассмеялись — не позволяла серьезность задачи, стоявшей перед каждым: быть как огурчик на грядущем выступлении.

В очередной раз мы так встретились глазами в тот день, когда устроители должны были красиво вбить главный гвоздь программы — конно-абхазскую джигитовку где-то под Сухуми. Встретившись глазами, мы потом их быстро отвели, чтобы посмотреть на часы. И — о ужас! — мы безнадежно опоздали. Я немотивированно засуетился. Битов спокойно и как-то чуть гундосо сказал: «Пойдем на улицу пить кофе».

Ближайшая кофейня располагалась прямо напротив отеля. И первым ее посетителем, которого мы увидели скорбно склоненным над чашечкой кофе по-турецки, оказался… Фазиль Искандер. Битов меланхолично констатировал: «Ну вот, третьим будет».

Надо сказать, что у Битова с Искандером были очень теплые отношения. Кроме всего прочего, они легко и радостно уживались в одном доме в Переделкине. И Андрей Георгиевич сочувствовал Фазилю Абдуловичу, повторявшему во время нашего кофепития одну фразу: «Зачем я сюда приехал? У меня здесь все умерли!»