Александр Штейн - И не только о нем...

ЧЕХОВ ПИСАЛ 23 июня 1902 года сестре своей, Марии Павловне:

«Милая Маша, я в Усолье. Если на карте поведешь пальцем по Каме вверх до Перми, то найдешь это Усолье. Сегодня же через 4—5 часов еду по железной дороге до станции Всеволодо-Вильва, где проживу дня три у Саввы Морозова».

Спустя день, уже приехав в именье, в письме Горькому, помеченному той же Всеволодо-Вильвой, сообщает:

«Дорогой Алексей Максимович, я был на сих днях в Перми, потом поплыл выше в Усолье, теперь по железной дороге спускаюсь опять до Перми; пребываю близ ст. Всеволодо-Вильва…»

И еще спустя день, 25 июня, — В. И. Немировичу-Данченко:

«Здравствуй, милый Владимир Иванович! Пишу тебе черт знает откуда, из северной части Пермской губернии. Если проведешь пальцем по Каме вверх от Перми, то уткнешься в Усолье, так вот я именно возле этого Усолья… Жизнь здесь, около Перми, серая, неинтересная, и если изобразить ее в пьесе, то слишком тяжелая».

ПОСЛЕ САМОУБИЙСТВА САВВЫ МОРОЗОВА во владение уральскими наследствами династии вступила вдова его, Зинаида Григорьевна Морозова-Резвая.

Случайность столкнула Збарского с Зинаидой Григорьевной. Кто-то из крупных промышленников, участвовавших в акционерном товариществе Гарпиус, познакомил их, да она и раньше слышала о молодом ученом, оставшемся без средств к существованию, о его кипучей энергии, отличавшей его в товариществе, о его научных дипломах… Состоялось свидание. Попытался было отказываться, это еще больше подогрело желание Зинаиды Григорьевны, — и какой молодой, необеспеченный ученый откажется от столь притягательной материальной возможности? Збарский дал согласие.

Фанни Николаевна торжествовала.

Она даже согласилась, взяв с собою сына, поехать с Борисом Ильичом на Урал.

Для того чтобы представить масштабы деятельности, за которую дерзко, мы бы сказали, взялся человек чистой науки, — несколько слов об имении на Урале.

Тридцать девять тысяч десятин почти сплошного леса, среди которого львиная доля — строевого! Все это необозримое лесное богатство практически не эксплуатировалось, на просторах имения несколько небольших речек, дававших возможность сплава из глубинки, при этом — ни одной лесопилки! Недра не исследовались, и не было никаких сомнений, что они таили в себе неисчислимые залежи каменного угля, — на юге имение граничило с землями Демидовых, у них старые каменноугольные копи, на севере в имении Морозовых угольные пласты вообще не разведаны, и Савва Морозов при жизни только-только начинал их разведку. Он держал у себя в кабинете в правлении Никольской морозовской мануфактуры планшет ватмана — это был план уральского имения, и отмечены предполагаемые простирания пластов. В имении было два химических завода — вот почему выбор вдовы остановился на кандидатуре Збарского! Заводы устарели, оборудование обветшало, однако перспектива развития химических заводов здесь, с использованием леса в качестве сырья, таила в будущем отличные перспективы. Помимо всего прочего, в имении были источники лечебных вод…

Все это предстало перед Борисом Ильичом, когда он, отказавшись от экипажа, сел на резвого иноходца и в сопровождении главного морозовского лесничего, тоже севшего на коня, стал объезжать земли, которые теперь отданы были ему, молодому управляющему, во власть и подчинение.

Картина, представившаяся ему, была более чем удручающей. Техническая отсталость и запущенность ужасающая.

Вдова С. Т. Морозова, Зинаида Григорьевна, жила в Москве и совершенно не вникала в дела и судьбы своих уральских владений.

Вопиющая отсталость и запущенность настолько поразили Збарского, что он решил довести до конца ревизию имения и затем отправиться к ней в Москву — бить тревогу.

Через несколько дней Борис Ильич был в Москве.

По дороге он обдумал весь свой предстоящий разговор с Зинаидой Григорьевной, твердо решив: если она не даст свободу для намеченных реформ, он этой должности не возьмет ни в коем случае.

Зинаида Григорьевна приняла Збарского тотчас же, отнеслась к нему со всем вниманием и живым любопытством.

Имения на Урале давали убыток, и она увидела в горячем, инициативном Збарском ту самую живую струю, которая принесет ей доход и поставит на ноги пришедшую в упадок промышленность, ей принадлежащую.

Борис Ильич рассказывал, что она была по природе скупа и на новые вложения шла с неохотой. Однако на ряд предложений согласилась после настойчивых требований Збарского, и в конце концов сопротивление было сломлено.

От одного лишь предложения отказалась наотрез — повысить заработную плату рабочим. Нет, нет и нет.

«Вот так, — с горькой улыбкой подумал Борис Ильич, прощаясь с Зинаидой Григорьевной, благосклонно протянувшей руку для поцелуя. — Реформы реформами, а деньги деньгами».

Но в уме, рассказывает он, твердо было решено в следующий приезд поставить вопрос о заработной плате в соответствии с растущими ценами. Он надеялся убедить владелицу в том, что повышение заработной плати ей же окажется выгодней. Но не все сразу, не все сразу, успокаивал он сам себя, — он уже добился и так немало.

Между тем Фанни Николаевна, после переселения во Всеволодо-Вильву, начала откровенно скучать.

Людей, с которыми она могла бы общаться, которые ей были чем-то интересны, не было.

Борису Ильичу скучать было некогда, но он понимал настроения жены. В самом деле, по его воспоминаниям, «здешняя публика, собираясь, пьянствовала и играла в карты, других развлечений не знали, да и потребностей не было».

Привольная жизнь, полное отсутствие материальных забот, обилие прислуги — горничная, кухарка, няня, кучер и дворник, — все это давало Ф. Н. уйму свободного времени, поэтому она все активнее настаивала на приглашении в «длительные гости» друзей.

Так возникла переписка с Евгением Германовичем Лундбергом, действительно содержательным, интересным человеком и писателем, сама биография которого была красочной и нестандартной…

Е. Г. Лундберг, почти ровесник Бориса Ильича, родился в 1887 году, окончил Высшую школу социальных наук в Париже, учился в Йенском и Женевском университетах, очевидно, там и возникло знакомство с ним Ф. Н. и Бориса Ильича. Вернувшись домой, стал странствовать по России, проще говоря, бродяжничал, к этому времени относится и его, как выразилась наша довоенная Литературная энциклопедия, «непрерывный революционный роман с социал-демократами и эсерами». Уже несколько раз был арестован…

Естественна была радость Ф. Н., когда в ответ на ее и Бориса Ильича приглашение он тотчас же откликнулся и вскоре стал желанным гостем во Всеволодо-Вильве.

Еще во время поездки в Москву к З. Г. Борис Ильич случайно встретился на улице с Борисом Леонидовичем Пастернаком.