Нина Хрущева - Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах

Возможно, оттого что школа была далеко от Москвы и большую часть недели Леонид был лишен столичных соблазнов, он как никогда раньше сосредоточился на учёбе. Его аттестат в кои-то веки был отличным. В перечне из двадцати двух дисциплин, оценивающих «элементы полета», у него были лишь три «четвёрки», остальные «пятерки» [57] Эта информация — из личного дела Леонида Хрущёва в Центральном архиве Министерства обороны в Подольске. — ЦАМО. Ф. 290. Оп. 32631с. Д. 4. Л. 44–47. . И никаких выговоров — напротив, инструктора хвалили его исключительные качества пилота: инициативность, изобретательность, преданность делу. После выпуска в июне 1940 года в чине лейтенанта младший пилот Хрущёв поступил на службу в 134-й полк скоростной бомбардировочной авиации, расквартированный в Подольске, в тридцати километрах к югу от Москвы.

Блудный сын нашёл наконец своё призвание.

Вернувшись в Москву после нескольких месяцев пребывания на фронте, кинооператор Леонид Дульцев решился наконец написать письмо отцу своего друга. Слова не находились, и он потратил целый час, чтобы набросать всего несколько строк:

Многоуважаемый Никита Сергеевич! Разрешите преподнести Вам фотографии Вашего сына — моего хорошего, незабываемого друга, друга большой сердечности, человека высокого духовного величия. Дорогой Никита Сергеевич, остаюсь неизменно с надеждой и верой увидеть снова Лёню и покрыть его в объятьях. Прошу принять от всей души мои Вам наилучшие пожелания.

Глубоко уважающий Вас,

Леонид Дульцев.

17 июля 1944 года.

Это письмо и ещё пятнадцать похожих от друзей Леонида бабушка Нина сохранила после смерти пасынка. В 1960-е годы их, наряду с другими документами, унаследовала моя мама и, естественно, убрала с глаз подальше, чтобы поскорее забыть об их существовании. Около десяти лет назад я раскопала эти записи в надежде, что они помогут мне разобраться с тайной смерти младшего Хрущёва. Взглянув на Леонида глазами его друзей, я увидела непростого молодого человека, но вовсе не «непутёвого», как назвал его однажды отец. Эти пожелтевшие и истершиеся по краям рукописные письма местами размыты пятнами то ли воды, то ли пота (а может, слёз). Некоторые из них состоят всего из одного листка бумаги, свернутого треугольником — отсюда их советское название — так, чтобы текст письма был внутри, а адрес снаружи. Но эти одностраничные послания складываются в нечто большее, чем типичное военное повествование; они рисуют портрет верного друга и отважного лётчика, мужественно сражавшегося за родину. Вчитываясь в этот антикварный эпистолярий сегодня, в эпоху клипов и 140-знаковых твитов, можно удивляться их старосветской многословности, местами — выспренности, подтрунивать над их наивностью и даже гомоэротизмом. Но всё это не может заслонить главного — того, что эти солдаты воевали с нацистами, героически гибли и испытывали лишения, которые нам порой даже трудно себе представить.

Субботним вечером 21 июня 1941 года Леонид вернулся домой после представления в Большом (давали «Лебединое озеро») как раз к застолью, которое они с Любой обычно устраивали по субботам для близких друзей. От Москвы-реки через открытое окно веяло прохладой, а за столом мужчины — все лётчики — делились профессиональными секретами, как лучше выполнить пикирование по спирали или обратный штопор. Когда все поели, Люба принялась убирать со стола и мыть посуду. Стемнело, но темнота не продержалась и часа — июньские ночи в Москве коротки. Компания продолжила пить далеко за полночь.

Было уже 4 часа утра, когда они услышали новость. Рассветы в тот год, по наблюдению Любы, были какие-то особенно ранние. Гости как раз собрались расходиться и прощались, когда зазвонил телефон. Люба взяла трубку и услышала Аришин крик: «Война! С Германией! Конец!» Леонид закатил глаза: его тётя всегда была склонна к драматизму. Будучи аполитичным человеком, он, конечно, мог не заметить признаков надвигающейся войны, но его командиры, они-то должны были быть в курсе. Разве они отпустили бы их на выходные из казарм? Он включил радио и услышал низкий скорбный голос, объявляющий, что германские танки прорвали советскую границу в районе белорусского города Брест.

Германское вторжение застало СССР врасплох. Страна была не готова к войне. Опасаясь нападения со стороны капиталистических Англии и Франции, Сталин слишком понадеялся на Договор о ненападении с Германией — Пакт Риббентропа-Молотова 1939 года. Но Леонид в эти первые часы войны не испытывал сомнений: его дело — сражаться за родину. Не дожидаясь телефонного звонка из полка, он снял свой синий выходной костюм и надел темно-зеленую полевую форму, сапоги и портупею. Толя, разбуженный шумом и глазевший из своей комнаты со страхом и любопытством, обхватил отчима за колени. Леонид обнял его, затем взял на руки сонную шестнадцатимесячную Юлию и поцеловал на прощание. Это было одно из последних отцовских объятий для моей мамы.

Лейтенант Леонид Хрущёв встретил войну в должности командира звена 134-го скоростного бомбардировочного авиаполка в составе 46-й авиадивизии Московского военного округа. Полк базировался в Подольске, небольшом городке недалеко от Москвы. Как командир звена (группы из трёх самолетов), он также нес ответственность перед тремя другими звеньями, составлявшими его эскадрилью. По мнению его одиннадцати подчиненных, Леонид был знающим и заботливым командиром.

Где-то через месяц после начала войны, 26 июля 1941 года, он был ранен в воздушном бою на Западном фронте. Совершая свой тридцать первый боевой вылет за четыре недели, самолет Хрущёва был атакован и вынужден совершить аварийную посадку на брюхо. От удара о землю стойки шасси были серьёзно повреждены, а Леонид получил перелом обеих берцовых костей левой ноги; кость даже проткнула изнутри его сапог. По свидетельству его товарищей, в течение часа, пока он ждал, свесившись вниз головой, пока его достанут из разбитого самолета, он развлекал экипаж шутками и непристойными частушками 1. После этого Леонид оказался в крупном военном госпитале в Ржеве, где, по его собственному свидетельству, угрожал оружием полевому хирургу, который предложил ампутировать ему ногу выше колена. В результате тяжелейшей операции без анестезии ногу удалось спасти, и Хрущёва в гипсе доставили для реабилитации в подмосковный санаторий «Барвиха», предназначенный для номенклатурных пациентов.