Нина Хрущева - Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах

Шесть месяцев спустя, в марте 1942 года, радист продолжил атаковать Леонида просьбами:

Ты извини, что я тебе так надоедаю своими письмами, но у меня нет кроме тебя никого близких, с которыми я бы мог поделиться хорошим и плохим. Я тебе написал днями письмо, что нахожусь в Казани в батальоне переменного состава, из которого очень мало шансов попасть в авиацию… Лёня! Как ты себя чувствуешь? Разрешили ли тебе летать, если разрешили, то, Лёничка, прошу тебя, возьми меня к себе, а то здесь просидишь до конца войны и будешь только ходить в караул и чистить общественные места. А в авиации я принесу ещё много пользы по разгрому фрицев… Ну, живу я сейчас скверно, так что и описывать не буду. Думаю, ты не забудешь в случае чего своего старого радиста. Крепко целую, Николай.

Почти ежемесячно Новиков слал Леониду подобные просьбы. В феврале 1942 года преданный сержант был по-прежнему решительно настроен вернуться под командование Хрущёва в их лётный экипаж:

Сегодня получил от тебя письмо, которому я очень обрадовался, что хоть с одним близким человеком, с которым делили хорошие и плохие деньки нашей боевой жизни, имею связь. Лёня! Живу я пока в Калинине [ныне Тверь], но, наверное, завтра или послезавтра уезжаем куда-то под Москву. Мы сейчас безлошадники и нам придется переучиваться. Живем в Мигалово [транспортный аэродром в окрестностях Твери], но ты бы, Лёня, сейчас его не узнал [64] Тверь была частично оккупирована нацистами до декабря 1941 года, когда советские войска отбили город. . Всё погорело, разбито, везде следы «немецкой культуры», ангары почти все взорваны… Жизнь идёт скучная, работы нет никакой, всё время скитались…

Лёня! Как ужасно хочется обратно летать прежним экипажем, [сейчас] у меня нет никакого экипажа… Очень жаль, что твоя нога плохо поправляется и оттягивает нашу встречу для боевых работ… Не могу дождаться того дня, когда ты и я и Елинов полетим вместе… Лёня, я думаю, ты постарайся опять взять меня в свой экипаж, в какой поступишь, и я по-прежнему и даже лучше буду защищать жизнь своего любимого командира и громить отступающие полчища на их территории.

Лёня, наши боевые вылеты я постарался воскресить и взял справки… о количестве вылетов, они могут пригодиться, когда мы возобновим действия экипажа 11-ой голубой. Эх, это был бы счастливый день в моей жизни и был бы горем для фашистов… Крепко целую, твой друг и радист Николай.

В тяжелую годину люди тянутся друг к другу, возникают крепкие товарищества — чем сильнее беда, тем крепче эмоциональные узы — и близкие отношения, сложившиеся в компании Леонида, есть ещё одно свидетельство того, что младший Хрущёв умел дружить. Как в 3-й авиационной школе, где он навлек на себя подозрения в троцкизме лишь за то, что не донес на своих друзей-инструкторов, так и в 134-м летном полку. Все его сослуживцы знали Любу, бывали в их квартире на Большой Полянке, и оператор Дульцев был непременным участником их субботних дружеских вечеринок.

Одним из таких друзей-сослуживцев был Жорж Иванов, такой же денди, как Леонид. Они часто бывали вместе на балетных представлениях в Большом, и домашних сборищ у Хрущёва Жорж никогда не пропускал. Раненому другу он прислал два трогательных письма. Одно из них, датированное 15 августа 1941 года, было написано всего за неделю до его собственной гибели в бою под Смоленском:

Здравствуй, милый друг Леонид!

Шлют тебе [привет] твои боевые товарищи, а особенный привет от меня, Володи [Голованова], Феди [Иванова], Виктора. Леонид, я на первое письмо твоё… сразу дал ответ тебе во Ржев. Повидимому, оно тебя не застало. Было письмо тебе из Киева. Я их отдал лично пилоту, который доставил вас с места аварии. Одновременно с ним был выслан денежный аттестат… Вещи ваши все собрали и связали и отдали на хранение…

Эх, Леонид, как жалко, что мы не вместе. Поверь мне, дружище, я по тебе скучаю, как влюбленный по девушке. Это кроме всякого смеха. Ты понимаешь, некому сейчас выложить души. Только и поделишься с Федей и Володей, но и тот сейчас уезжает. Остались мы с папашей. Очень скучаю по «музычке»… Ну, это всё потом, как ты всегда говорил.

Недавно я привез первый осколочек. В общем, настроение у всех прекрасное и полно решимости для разгрома фашистской гадины. Тебе пожелаем быстрого выздоровления. Володя тебе напишет письмо отдельно с нового места, я ему дал адрес. Посылаю тебе письмо от Любы из Куйбышева. Оно только что сегодня пришло… Пиши обязательно. С ответом, будь уверен, не задержусь. Крепко целую, твой друг Жорж.

«Папаша» Фёдор Иванов, однофамилец Жоржа, был старшим другом и наставником молодых пилотов. Когда за год до войны Леонид и Жорж пришли в 134-й полк, он, как опытный пилот, взял над новичками шефство. Они называли его «папашей», а он их «сынами». В своих письмах к Леониду он вспоминает, как тихо у них стало после его отъезда: меньше шуток, меньше смеха, а музыки не стало вовсе. Вместо них поселились скорбь и печаль, неизбежные спутники войны и гибели товарищей:

Здравствуй дорогой друг, сын Лёня.

Вчера получил твоё письмо, за которое большое спасибо, оно как раз пришло, когда хочется поделиться мыслями с другом, который был вместе с нами… громил фашистских извергов, напавших на нашу родину. Лёня, 23 августа при исполнении и защите нашей родины погиб наш горячо любимый сын, друг Жорж. Он отдал свою молодую жизнь… как преданный и верный воин и сын родины. Бой был неравный, нас пять… а фашистских шакал тринадцать штук, из которых мы сбили четыре, и истребители пять шакал. Но мы задачу выполнили, уничтожив крупное скопление артиллерии и живую силу, смешали всё с землей, чтобы им не было повадно впредь. Я пришёл к себе, но ноги были перебиты, и пришлось сесть на пузо.

Лёня, слезы не давали мне жить, как было жаль сына. Он пытался посадить [самолет], в чём сделал ошибку, а если бы прыгнул, то был бы жив, как его штурман и другие… Они славно работали по разгрому фашизма, и прежде чем умереть, разгромили не одну тысячу танков, артиллерии, автомашин и людей, мудаков, которые [пошли] на нас… и их, как верных сынов родины, мы, друзья, никогда не забудем.

Лёня, пиши мне. Желаю тебе благополучно выздороветь и встать в те же ряды, в которых ты был. Привет [тебе передают] и жмут руки… и другие и желают тебе быстрого выздоровления. Жму руку и по-отцовски целую, твой Фёдор.

Два месяца спустя Фёдор Иванов пропал без вести, предположительно погиб в бою на Центральном фронте. Новиков упомянул об этом в письме к Леониду в феврале 1942 года: «Лёня, у меня для тебя плохая новость о Фёдоре, который не вернулся с задания. Уже два месяца о нём ничего не слышно».

А ещё через два месяца Иванов нашёлся в полевом госпитале вдали от линии фронта. Он затем вернулся в авиацию, но его карьера застопорилась: краткосрочное пребывание в статусе «пропавшего без вести в бою» сделало его «неблагонадежным» на всю оставшуюся жизнь. В августе 1964 года отставной лётчик написал письмо в газету «Красная звезда» [65] Копия официального письма Иванова заместителю главного редактора главной газеты полковнику С. Ковалеву от 7 марта 1964 года оказалась и сохранилась в нашем семейном архиве. , в котором наряду с рассказом о своей службе упомянул и своих «приёмных сынов, павших героев войны» Жоржа Иванова и Леонида Хрущёва. Письмо так и не было опубликовано. В октябре сняли старшего Хрущёва, и никому не было дела до воинской доблести его сына. Иванов также живописал свою послевоенную судьбу изгоя, которому однажды не повезло оказаться в списках пропавших без вести в бою. Он так и не сумел подняться в звании выше старшего лейтенанта и работал сантехником в маленьком казахском городе Балхаше.