Нина Хрущева - Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах

После школы юная энтузиастка закончила годичные курсы при Киевском геологоразведочном техникуме и в 1931 году присоединилась к геологической партии, работавшей в окрестностях Киева. Выбрав такую неженскую профессию, в экспедиции она предсказуемо оказалась единственной девушкой и очень скоро вышла замуж за её начальника Ефима Белоненко. Брак, однако, продлился недолго, и вскоре двадцатиоднолетняя Люба вернулась в украинскую столицу с восьмимесячным сыном Толей на руках.

Энтузиазм в первые советские десятилетия бил через край, но даже на этом фоне Люба выделялась своей неуёмной энергией, что помогло ей получить престижную (но не очень высокую) должность в секретариате Совета народных комиссаров Украины. Её низкое происхождение: мать — посудомойка, отец — мелкий банковский служащий, — было положительным активом в пролетарском государстве, и она его использовала, чтобы подняться по коммунистической лестнице к успеху.

Впрочем, даже для Любы карьерное продвижение внутри советской бюрократии оказалось трудным без помощи мужа. Коммунизм позволил женщинам работать, а не только довольствоваться ролью домохозяйки, и, к чести Любы, она попыталась добиться успеха собственными силами, бросив вызов превосходству мужчин. Но, хотя на словах советское общество отринуло своё патриархальное прошлое, сказать это было проще, чем сделать. Сколько бы ни призывала к женской независимости Надежда Крупская, Советский Союз так и не стал местом, где женщины могли бы свободно строить карьеру, не оглядываясь на свой семейный статус; социальные стереотипы по поводу необходимости брака и семьи сводили на нет лозунги эгалитаризма.

Любины амбиции — насчет карьеры и будущего мужа — привели её в любительскую авиашколу в Киеве и, в конечном счёте, к инструктору Леониду Хрущёву. Однажды во время тренировочного задания Люба сидела впереди, а Леонид на заднем сидении самолета У-2. Следуя его инструкциям, она последовательно выполнила переворот, бочку, мертвую петлю и поворот на 360 градусов. Всякий раз, когда она направляла самолет вверх или вниз, она слышала, как он хохочет над её прилежными, но не слишком мастерскими маневрами. Позднее он озвучил своё мнение: «Девушки летать не могут». Ленинский лозунг насчет кухарки, которая может управлять государством, полностью разделяемый его родителями, прошёл мимо их политически не подкованного сына.

Возможно, новая пассия Леонида не была столь же талантливым пилотом, как он — по словам Любы, «всё, что Лёня делал, он делал блестяще» — зато она была молодым коммунистом. И в ОСОАВИАХИМе, и в Секретариате СНК она была комсомольским лидером, и это позволило ей занять важное место в политической жизни аэродрома. Выражаясь языком того времени, она была «идейным авангардом», и именно отношения с ней, а не его мастерство пилота помогли улучшить Лёнин идейно-политический образ.

В отличие от других женщин в жизни Леонида, Люба вызвала интерес Никиты Сергеевича. Он мечтал с нею познакомиться, надеясь, что её любовь сможет направить его неприкаянного сына в нужном направлении. В то время Леонид, который всегда следовал модным тенденциям, увлекся фотографией. Наряду с авиацией, это было ещё одно популярное увлечение эпохи. Вся его комната в доме на Левашовской в Киеве была завалена катушками фотопленки и пачками отпечатанных снимков. Хрущёв, как-то зайдя в комнату сына, заметил множество лежащих повсюду фотографий одной и той же женщины.

― Кто это? — спросил Никита Сергеевич.

― Моя подруга Люба, пилот с киевского аэродрома.

― Полагаю, мне пора познакомиться с этой Любой. Она такая, какой должна быть советская женщина.

По воспоминаниям тёти Рады, которой тогда было почти десять лет и её очень интересовала жизнь её взрослого брата, накануне визита его новой подружки в доме был ажиотаж. Молодая женщина пришла, одетая в лётную униформу, намереваясь произвести серьёзное впечатление на главу украинских коммунистов. Особняк Хрущёвых поразил Любу: французские занавески, лепнина, медальоны на потолке, — всё сверкало белизной. Эти роскошные дома, построенные в 1912 году по заказу и в соответствии со вкусами разбогатевшей торговой буржуазии царской России, после революции перешли советской номенклатуре. Ужин был запланирован на восемь часов вечера, но Никита Сергеевич позвонил и с извинениями сообщил, что задерживается. Отсрочка позволила Любе перевести дыхание и успокоиться. Пока они сидели и ждали, в столовую вошла Нина Петровна, молча взяла что-то из буфета и, не представившись, вышла. Люба считала, что будущую свекровь не пригласили на ужин-знакомство, потому что Леонид так и не признал её матерью. Но я думаю, бабушка сама не захотела знакомиться с очередной Лёниной пассией.

Хрущёв появился только в одиннадцать, и все трое наконец сели за стол. «Никите Сергеевичу я сразу понравилась», — вспоминала Люба:

Я рассказала ему о своей работе в Секретариате, и на него это произвёло впечатление. Мы также поговорили о том, как это важно, покорять небо. Я сказала, что его сын — лучший инструктор школы, и он просиял. А потом я сказала ему, что вызвала Лёню на социалистическое соревнование: кто налетает больше часов в неделю, — а он отказался. Никита Сергеевич расстроился. «Ты что, боишься проиграть?» — спросил он. Лёня проиграть не боялся, но, как сказал мне позже, он не хотел впускать советскую идеологию в жизнь, которую любил, в то, что умел делать. Хрущёв давил на Лёню, чтобы он принял вызов, но его сын только отмахнулся от нас. После неловкой паузы беседа потекла снова. Весь остаток вечера Никита Сергеевич был очень заботлив, настаивал, чтобы я поела: «Ешь, Люба, а то мы завернем тебе это всё с собой». Было уже поздно, я так поздно не ем, но я не могла ему это сказать.

В декабре 1938 года Люба впервые побывала в Москве. Пара встречала Новый год в столице вместе с друзьями. Старший Хрущёв, уезжая в Киев, оставил за собой квартиру в «Доме на набережной», который называли «городом в городе»: там были своя почта, своя школа, свой магазин, парикмахерская, ресторан и даже кинотеатр. Леониду не терпелось показать все эти прелести жизни своей новой возлюбленной. У Любы до сих пор сохранилось фото с той вечеринки. На нем группа молодых людей, счастливых и беззаботных: один с сигаретой, другой с бокалом вина, Люба, в центре, обнимает бутылку шампанского.

Вскоре после этого, по словам Любы, они с Леонидом расписались в Москве, без свидетелей и свадебной церемонии, а затем вернулись в Киев и сообщили родителям. Это выглядело логично: после двух предыдущих попыток брака Леонид не хотел ничего говорить заранее, опасаясь, что ему опять не позволят. Проще было поставить семью перед фактом. Тётя Рада вспоминала: «Когда Люба и Лёня в конце января 1939 года вернулись в Киев, все просто стали считать их мужем и женой». Это подтверждает и автобиография Леонида, написанная им 22 мая 1940 года: