Лариса Литвинова - Летят сквозь годы

Полеты начинались с рассветом. По звуку горна курсанты вскакивали с постелей, делали зарядку, завтракали. Таня ждала курсантов у самолета. Она старалась так уплотнить день, чтобы ни одна минута не пропала даром, чтобы не простаивала машина на земле, чтобы с самого начала курсанты привыкли не растягивать круг, заруливать правильно — по кратчайшему пути, не задерживаться с пересаживанием.

Когда курсанты первого набора стали летать самостоятельно, инструкторскому составу поручались курсанты нового набора. Для инструкторов проводились тренировочные ночные полеты. Таня никогда не пропускала возможности полетать ночью.

Занятые до предела, частенько усталые, девушки не забывали заботиться друг о друге, делиться опытом.

С легкой руки Тани все обязали курсантов завести тетрадки с подробным разбором личных ошибок. Эти своеобразные индивидуальные памятки Таня опробовала первой и убедилась в их пользе. Курсант лучше и быстрее осваивает практику полета, если ни одна его ошибка не остается без внимания.

Осенью вслед за первой и вторая группа курсантов Макаровой получила высокую экзаменационную оценку. И опять все были приняты в школу истребителей. Таня прощалась с ними гордая и немного грустная — они станут истребителями, на больших скоростях будут преодолевать безбрежные просторы…

Курсанты разъехались, и на несколько дней на аэродроме установилась тишина: инструкторам и техникам предоставили отдых.

Таня помчалась в Москву. Что бы ни было, хотелось повидаться со своими. По маме и Верушке она очень соскучилась. Мария вызывала теперь только сострадание.

Таня накупила гостинцев — конфет, яблок, орехов и, нагруженная кульками, замешкалась у входной двери, доставая ключ. Дверь открылась и без ключа — на пороге стоял Виктор с чемоданом.

— Здравствуй, Витя. Ты что, уезжаешь? Куда?

— Иду служить в армию.

— Да что ты? Ведь ты же учишься в институте. Как же так?

— Обстановка требует. Прости меня, Таня, я тороплюсь.

— Витя, милый, я пойду тебя провожать! Я сейчас, только брошу вещи.

И, не слушая возражений Виктора, она побежала по коридору к себе в комнату. Через минуту вернулась.

Виктора провожали отец и мать. Вчетвером они направились к трамваю. Таня разговаривала с Виктором, с матерью Виктора, смотрела на окружающих, на проносившиеся за стеклом дома и никак не могла прийти в себя. Что же это получается? Он уезжает. А она-то мечтала — теперь нечего скрывать — встретиться с ним и прямо сказать, что много хороших ребят ее окружают, а он для нее лучше всех. Она скучает без него — ведь они так редко видятся… И вот он совсем уезжает.

На сборном пункте было много народу. Стояли группками. Пели, смеялись, некоторые плакали. И уж тут Тане пришлось держаться — еще не хватало ей разреветься! Виктор чувствовал себя как-то неловко. Спешил распрощаться. Когда он решительно шагнул к Тане и протянул ей руку, она вдруг обняла его и поцеловала.

— Витя, ты будешь мне писать? Я прошу тебя, пиши! Ладно? Я буду ждать тебя, слышишь, Витя!

Виктор сияющими глазами смотрел на нее.

Их связывала первая юношеская любовь. Любовь, рождающая многие душевные качества человека. Мальчиком Витя по-мужски защитил слабенькую девчушку. А потом, когда эта девчушка вон куда махнула — в самое небо, ему стало трудно мириться с ее превосходством; ему все казалось, что он отстает. Не случайно он сказал: «Ползаю по земле». Нет, он зная, был твердо уверен, что на земле, как и в небе, можно делать доброе и красивое дело. Только сам он все еще на полпути к этому делу. Добьется своего, тогда и напишет ей…

В снегопад, в суровые морозы зимы 1941 года инструкторы ВАШПО неутомимо занимались с курсантами.

Сержант Татьяна Макарова, помня, как важна для летчика физическая закалка, была инициатором лыжных походов.

Впрочем, все инструкторы работали по-боевому. Задание — выпустить пилотов в мае — школа выполнила досрочно.

Однажды в комнате инструкторского состава, где заполнялась необходимая полетная документация, возник спор о летных качествах курсантов.

— Как твои новые молодые орлы, Танюша? — спросила Аня Малахова.

— Сто́ящие ребята. Ты знаешь, такие любознательные, живые, энергичные. Просто прелесть, — ответила Таня.

— Ты подожди, Макарова, хвалить. Полеты покажут, кто живой и энергичный, — вмешался в разговор Павел Лузин. — Знаешь, как оно бывает: с виду орел хоть куда, а в полете мокрая курица.

— Брось, Паша! Любого человека можно научить летать, — с жаром сказала Валя Лисицына. — Только, конечно, не каждый станет летчиком.

И тут Таня вспомнила о Балабанове, с юмором, как она это умела, рассказала о нем товарищам, доказывая, что нет оснований «разводить теорию мокрых куриц». Потом в течение чуть ли не всего дня она вспоминала об этом своем первом трудном ученике, недоумевая и досадуя, почему вдруг посторонний человек так упорно занимает ее мысли…

Хотя какой же Балабанов посторонний, если он писал в письме ей: «Вы, мой учитель…» Как же можно считать посторонними теперешних курсантов, когда она знает, чем каждый из них дышит! Была раньше пословица: «Пуд соли вместе съесть». Что соль? Теперь новые измерения: сколько неба вместе излетано! Сколько вместе энергии у самого солнца взято! Вот разъедутся — и, может, не напишут, как не пишет она сама, как не пишет ей Виктор. А все равно везде свои, родные. Во всей огромной, с высоким небом, родной стране.

День начался обычно. В четырехэтажном здании школы с утра тишина. Хотя и воскресенье, все курсанты, техники и инструкторы на аэродроме: не упускалось ни одного часа летнего, светлого, благодатного времени.

Действительно, благодать: на небе — ни облачка. Зачем же подан знак приземлиться всем находящимся в воздухе самолетам? Зачем срочно собран весь личный состав?

— Товарищи, война…

Майор Поцейко и другие выступавшие могли пока лишь призвать к строгому соблюдению дисциплины и порядка, напомнить, что теперь долг каждого — удесятерить усилия по овладению летным мастерством.

Таня сразу стала проситься на фронт.. Ей казалось, что человек, вооруженный знанием летного дела, не имеет права сидеть в тылу. Она считала Подмосковье глубоким тылом, не предполагала, что не пройдет и месяца, как линия воздушного фронта будет подчас прямо над головой. В рапортах на имя начальника школы инструкторы Макарова и Малахова просили, умоляли, требовали, чтобы им разрешили сражаться с ненавистным врагом, не жалея крови и самой жизни. Начальник задержался с ответом — девушки написали рапорты вторично. И тогда майор Поцейко вызвал их к себе в кабинет. Преисполненные решимости, шли в знакомую комнату подруги. Да знакома ли она? Узкие бумажные полоски, наклеенные крест-накрест на стеклах окон и балконной двери, казалось, заслонили весь свет. Лицо майора было серым. И голос непривычно глухим. Он сказал: