Елена Вайцеховская - Москвины: «Лед для двоих»

Помню, когда ситуацию стали обсуждать в федерации, в мой адрес весьма нелицеприятно высказался один из руководителей. Я и сказал ему при всех, что он не только дурак, но и негодяй. Он мне долго простить не мог, что я при всех его дураком и негодяем назвал.

Но вообще я всегда старался держать себя в руках. После того случая, кстати, и не ругался никогда. Знал, что могу этим только навредить своим спортсменам.

Личное дело: Овчинников Юрий Львович. Родился 3 апреля 1950 года. Фигурным катанием начал заниматься в семь лет. Мастер спорта международного класса. Специализация — одиночное катание. Тренеры — Игорь Борисович Москвин, Алексей Николаевич Мишин (с 1973-го).

Чемпион СССР (1975). Трехкратный вице-чемпион СССР (1973, 1976-77). Обладатель Кубка СССР (1969). Участник десяти чемпионатов Европы. Лучший результат — третье место в 1975 году в Копенгагене.

Участник пяти чемпионатов мира. Лучший результат — шестое место в Братиславе (1973) и Колорадо-Спрингс (1975).

Участник Олимпийских игр в Саппоро (1972, 12-е место) и Инсбруке (1976, 8-е место).

После окончания спортивной карьеры был солистом и директором ледового театра Татьяны Тарасовой «Все звезды». В начале 90-х перебрался на постоянное место жительства в Сан-Диего (США), где работает тренером.

Голос Юрия Овчинникова, которому я позвонила из Москвы в Сан-Диего, чтобы поговорить о Москвине, звучал несколько растерянно, несмотря на то, что тему беседы я обговорила с бывшим фигуристом заранее:

— Представляете, после вашего первого звонка специально взял чистый лист бумаги, чтобы перед разговором с вами записать на нем мысли, но прошла уже неделя, а бумажка так и осталась почти пустой. Я не оправдываюсь, не стараюсь уйти от разговора, просто боюсь в чем-то ошибиться и не хочу выглядеть глупо перед теми, кто будет мои воспоминания читать.

— Но ведь когда вы составляли эту бумажку, о чем-то думали?

— Пытался как бы перемотать в голове пленку тех времен. И понял, что уже к сожалению почти не помню деталей. Москвин — это, безусловно, тот человек, который меня «слепил» не только как фигуриста, но и как личность. Я совершенно искренне называл Игоря Борисовича своим вторым отцом, тем более что проводил рядом с ним значительно больше времени, чем с родителями. Мы ведь не только работали вместе на льду. Но и летом постоянно ездили на сборы, когда льда не было. И зимой — на соревнования.

Сам Москвин — очень сильная личность. Профессионал, который достоин и уважения, и восхищения. Хотя человек он довольно сложный. Уже работая на Западе, я очень быстро понял, что здесь отношения тренера и ученика совсем другие, нежели те, в которых росли мы. Наше воспитание было тоже совершенно другим — более жестким. Это проявлялось во всем. И в житейских моментах, и в спортивных. Порой бывало нелегко, но это ведь как дороги, которые мы выбираем в жизни. Хотя мы других дорог и не знали — не было выбора.

Москвина так или иначе боялись все его ученики. В группе Игоря Борисовича каталась моя родная сестра Наташа, так она однажды сказала, что единственное чувство, которое осталось у нее с тех времен — это чувство страха. До такой степени Москвин умел держать людей на «жестком» поводке.

Возможно, все дело в том, что такой работы требовали тогдашние обстоятельства. Все выдающиеся тренеры тех времен — Станислав Жук, Татьяна Тарасова, Елена Чайковская — работали не менее «жестко», как мне кажется. Я бы назвал такой стиль взаимоотношений тренера и ученика характерной особенностью тех времен.

Другое дело, что Москвин при всей своей требовательности очень многому нас учил. На одном страхе ведь никогда чемпиона не вырастишь. Он очень хорошо чувствовал людей. Знал, на кого можно надавить посильнее, а на кого вообще не стоит. Я ведь попал к нему довольно маленьким и воспитывался в группе из шести парней. Игорь Борисович постоянно создавал между нами конкуренцию, соперничество. Не поощрял стычек, но и не вмешивался, когда между нами возникали какие-то личные конфликты. А они в фигурном катании происходят сплошь и рядом. Например, когда кто-то один катается под музыку, а другой не уступает дорогу.

Начинал я кататься еще в то время, когда Москвин тренировал Белоусову с Протопоповым и Тамару Москвину с Алексеем Мишиным. Мы даже все вместе выступали на чемпионате мира в Колорадо-Спрингс в 1969-м году. То есть среди одиночников я довольно быстро стал в группе основным спортсменом.

Помню у нас была какая-то вечеринка, Москвин немного выпил, расслабился и я решился его спросить, почему, несмотря на то, что я объективно сильнее других ребят, он относится ко мне в тренировках до такой степени придирчиво, жестко, а иногда почти зло?

Игорь Борисович тогда долго молчал, а потом вдруг сказал: «Да потому, что я тебя люблю!»

После того, как с уходом из спорта Тамары Москвиной и Алексея Мишина в группе Москвина не осталось пар, тренер полностью сосредоточился на работе с одиночниками. Новой пары, с которой можно было бы продолжать работать, подразумевая высокие цели, на примете не было.

— Я видел, что конкурировать с Москвой в парном катании становится невозможным, — рассказывал по этому поводу Игорь Борисович. — На первых ролях в сборной СССР уже был Станислав Жук с Ириной Родниной и Алексеем Улановым, потом Уланова сменил Александр Зайцев.

Роднина со своими партнерами импонировала мне своей надежностью, напором, азартом. Мне бы тоже хотелось, чтобы мои ребята так катались с точки зрения стабильности. Но в плане тренерской работы меня исподволь все время уносило на более чувственную стезю.

Тогда — в самом конце 60-х — у меня в группе уже на очень хорошем уровне выступали Куренбин, Овчинников. Володя Куренбин — Цыпа — был совершенно уникальным спортсменом в плане обязательных фигур. По своему уровню он даже превосходил Сергея Волкова. Правда его постоянно засуживали. Во-первых, Куренбин был ленинградцем. Во-вторых, был «невидным» — рыжим, маленьким, угловатым… Такой «крабик». Все это, естественно, шло в минус оценкам.

Я воспринимал это, как данность, но однажды все-таки вышел из себя. Было это в 1969-м. Куренбин тогда выиграл Универсиаду в Ленинграде, стал вторым на первенстве страны, но в сборную его не взяли.

Помню, когда ситуацию стали обсуждать в федерации, в мой адрес тогда начал весьма нелицеприятно высказываться один из руководителей. Я и сказал ему при всех, что он — не только дурак, но и негодяй. Он мне долго простить не мог, что я при всех его дураком и негодяем назвал.