Елена Вайцеховская - Москвины: «Лед для двоих»

Но вообще я всегда старался владеть собой. Например, в конце 80-х, не помню точно, в каком именно году, у меня был шанс протолкнуть в сборную своих учеников — Рашида Кадыркаева и Лену Квитченко. Я пошел тогда к заместителю председателя спорткомитета СССР Виталию Смирнову, сообщил, что ребята выполнили все условия отбора, но их не включают в команду. Он спросил, сколько моим спортсменам лет. Я удивился:

— Разве в этом случае возраст имеет значение?

Смирнов ответил:

— Да, имеет.

Я попрощался и вышел из кабинета.

— Вы работали в довольно большом коллективе. Это лучше, чем работать со спортсменом один на один?

— Несомненно. Один на один вообще заниматься плохо. Например, американца Джонни Вейра я впервые увидел еще тогда, когда сам работал в Америке с Юко Кавагути и ее первым партнером Сашей Маркунцовым и в 2001-м приехал с ними на чемпионат мира. Вейр катался там точно так же, как катался и несколько лет спустя. У него совершенно не добавилось каких-то новых качеств.

Главная причина на мой взгляд заключалась в том, что у своего тренера Присциллы Хилл он был один. Расти и развиваться в такой обстановке невозможно. А сильная группа сама по себе заставляет прогрессировать. Она постоянно подталкивает людей, тащит их вперед. Ведь для того, чтобы произошел взрыв, должна накопиться определенная критическая масса.

Поэтому у меня всегда была большая группа. Человек 10–12. Там катались и мальчики, и юноши, там же тренировалась сестра Юры Овчинникова — Наташа, потом пришла Лена Щеглова — приехала в Питер из Москвы.

Более того, когда много лет спустя фигурное катание стало переходить на коммерческую основу и появились платные группы, я всегда старался сделать скидку в оплате, но иметь не одного ученика, а двух-трех. Группа ведь и тренеру сильно облегчает работу. Кто-то схватывает задание быстрее, может показать отстающим.

Все ребята у меня были разными. Овчинников предпочитал компании девочек. Игорь Бобрин хоть и был очень эмоциональным, но чаще уединялся — писал стихи. Олег Васильев начинал у меня, как одиночник, и был, как говорят фигуристы, «долбежником» — отрабатывал задание до тех пор, пока все не начинало получаться идеально. Он ведь пока катался не в паре, даже становился чемпионом страны среди юношей.

Личное дело: Щеглова Елена Львовна. Родилась 2 августа 1950 года. Мастер спорта международного класса. Специализация — одиночное катание.

Первая советская фигуристка, вошедшая в десятку сильнейших на чемпионате Европы-1967 (8-е место). Первая советская спортсменка (вместе с Галиной Гржибовской), которая приняла участие в Олимпийских играх.

Двукратная чемпионка СССР (1967, 1969). Двукратный серебряный призер чемпионатов СССР (1968, 1970).

Участница четырех чемпионатов Европы (лучший результат — 6-е место в 1968 и 69-х годах). Участница пяти чемпионатов мира (дважды входила в десятку).

12-е место на Олимпийских играх в Гренобле (1968).

Тренеры — Татьяна Толмачева (Гранаткина), Станислав Жук, Игорь Москвин, Эдуард Плинер.

В своей спортивной карьере Щегловой посчастливилось зацепить всех «грандов» одиночного катания, которыми в 70-е годы прошлого века справедливо считались Жук, Плинер и Москвин. Мне эти тренеры всегда казались людьми схожего плана, однако Щеглова, стоило завести с ней беседу о тех уже совсем давних временах, отрицательно замотала головой:

— Если чем они и были похожи, так только тем, что все трое были фанатиками своего дела, — авторитетно заявила она. — До того, как уйти к Москвину, я успела потренироваться у многих специалистов, поэтому мне легко сравнивать. Игоря Борисовича отличала от всех остальных какая-то необыкновенная харизма. Это трудно объяснить словами. Вот Жук — тот всему учил дрессировкой. Технике, элементам. А Москвин как-то больше старался добиться от своих спортменов понимания.

Он всегда был очень справедливым человеком. Все знали: если у Москвина есть к тебе претензии, он выскажет их сразу и напрямую. Но на этом конфликт будет исчерпан. Жук, напротив, был злопамятным. Мог по какому-то поводу промолчать, но припомнить спортсмену все его прегрешения через два-три месяца. Очень любил говорить: «Я молчу, слушаю и делаю выводы». И когда именно тебя этим тренерским выводом «накроет», никто не знал.

Жука я боялась панически все пять лет, что у него каталась. Его вообще все боялись. Станислав Алексеевич только в здание катка входил, а у всех нас уже поджилки тряслись.

Москвин таких чувств не вызывал. Он нередко говорил обидные вещи, особенно девочкам — по поводу лишнего веса: мы ж все худели постоянно. Мог как бы невзначай, проходя мимо, бросить: «Глазки-то у нас заплыли совсем: как я погляжу». Вроде слышать обидно, но обижаться на Москвина у меня никогда не получалось. Он единственный из всех моих тренеров умел справляться с моим норовом.

В Питере фигуристы в те годы жили гораздо дружнее, чем в Москве. Возможно это объяснялось тем, что в городе имелся только один каток — «Юбилейный». Все фигуристы и держались вместе. Более того, тренировались всей группой в одно время — лед кишмя кишел. При этом между нами никогда не возникало никаких конфликтов. Каждому уделялось внимание, ставились программы.

С супругой Игоря Борисовича Тамарой я соревновалась еще в те времена, когда она была одиночницей и выступала под фамилией Братусь. Мы, правда, особо не дружили и почти не общались — Тамара все-таки была на восемь лет старше.

Помню, когда Игорь Борисович поставил ей с Мишиным знаменитую «Цыганочку», Тамара, которая была очень маленькой, для полноты образа подкладывала под платье довольно крупные пластиковые чашечки от купальника — чтобы визуально увеличить грудь. Каждый раз, когда Мишин задевал эти чашечки рукой, они прогибались вовнутрь.

Мы ходили подсматривать за их тренировками всей группой — ждали этого момента и валились под борт от хохота.

Уезжать из Питера обратно в Москву было ужасно жалко. До слез. Но я ж была коренной москвичкой. Жить столько времени в гостинице в окружении казеной мебели для меня было просто невыносимо. Вот я и вернулась назад — к Плинеру. Не взять он меня не мог — я на тот момент считалась первым номером сборной команды. Но задержалась в спорте ненадолго: в 1971-м закончила выступать вообще.

«Как вам удавалось справляться с такой разношерстной компанией?» — спросила я как-то Москвина. Он ответил:

— Привык, что надо быстро соображать, чтобы внимания хватало на всех. Мы же не только катались. Но и музыку для выступлений, например, тоже всегда делали сами. Была даже придумана специальная система, чтобы растягивать музыку, или наоборот ее «сжимать». Магнитофоны были пленочные, позволяющие писать музыку на две дорожки и потом накладывать звук друг на друга. И монтировал я музыку не так, как это принято делать сейчас — на ударных акцентах, а наоборот, на «тягучих» частях. Потом приезжал со своим магнитофоном в городской радиокомитет и уже там мне делали студийную запись.