Алексей Каплер - Долги наши

Как-то так получилось, что рядом никто не подхватывал Матвеево пение. Но он даже и не замечал этого и упоенно, счастливо продолжал:

И вот кто-то позади подтянул:

Десятки голосов запели:

И уже могуче, стоголосо звучало:

Вдруг Матвей увидел Веру, она стояла вместе с подругой, с Глашей, на крыльце какого-то дома и грызла семечки.

Вера с удивлением смотрела на веселого, поющего Матвея. Таким она его никогда не видела…

— Вера, Верочка! — счастливо крикнул ей Матвей. — Свобода, Вера, свобода!..

И женщина, которая шла рядом с Матвеем, закричала:

— Верка! Эй, Верка! Что ж ты мужа бросила? Его бабы и обидеть могут…

Засмеялись вокруг. Вера, не обращая на это никакого внимания, изумленно смотрела вслед Матвею, растворившемуся в бесконечной льющейся демонстрации трехгорцев.

Но вот где-то далеко впереди раздались крики «ура». Они росли, разрастались, приближались… Это произошла встреча вступивших на площадь трехгорцев с колоннами рабочих сахарного завода, с мамонтовцами, грачевцами, шмидтовцами…

Если посмотреть с высоты — эти темные извивающиеся линии шли сквозь всю Пресню и пересекались где-то в центре ее, и повсюду видны были большие точки горящих костров.

У костров грелись, встречались, разговаривали, шутили. Толкали друг друга, согреваясь. Обнимались, счастливые. Пели, плясали. У костров было весело — здесь был для людей сейчас их дом на несколько минут, пока не шли дальше к следующему костру.

Из окон особняков глядели испуганные хозяева, за ставнями прятались чьи-то злобные глаза… Нервно вращались ручки телефонных аппаратов, звонили без конца телефоны в полиции, в градоначальстве. Выезжали из казарм казаки. Подводили лошадей к орудийным упряжкам. Торопливо строились городовые — власть готовила отпор взбунтовавшейся «черни».

А на Пресню въезжала извозчичья пролетка с нарочным из Московского Совета. Кучер нахлестывал лошаденку. Рабочие расступились, пропуская к зданию Большой кухни.

Когда нарочный взбежал по ступенькам и за ним захлопнулась дверь, на площади стало тихо. Толпа замерла.

И вот появился на крыльце Большой кухни человек — один из тех, что вели за собой рабочую Пресню.

— Товарищи! — сказал он, митингово отделяя слово от слова. — На Чистых прудах только что совершена кровавая расправа над дружинниками…

Площадь загудела. Радиорепродуктора в те времена еще не было, и всякое известие передавалось волной от центра к периферии.

— Получен приказ Московского Совета, товарищи: строить баррикады! Поднимать восстание!..

Каким-то чудесным образом эти слова были мгновенно поняты всей площадью.

На афишной тумбе были наклеены рекламные объявления: «Компания Зингера», «Коньяк Шустова», «Угрин от прыщей», «Пилюли Ара». Вперемешку — театральные афиши.

— Беритесь, беритесь, братцы, она легкая, — высоким голосом кричал Матвей и вместе с другими дружинниками наваливался на тумбу.

Качнувшись, она падала, и ее подкатывали к строящейся баррикаде. Мужчины и женщины, старики, дети — дружно строили баррикаду. Сюда сваливали скамьи, колеса, железные решетки, бочки, ящики, бревна.

— А ну, взяли!

Валили трамвайные столбы.

Работали весело, со счастливым чувством свободы.

— Сумасшедшие! Что вы вытворяете! — кричал в ужасе продавец газетного киоска.

Рабочие плечи нажали на киоск, продавец вывалился из него, а киоск тоже покатили к баррикаде, рассыпая по пути «Биржевку» и «Русские ведомости».

Снимали с петель узорчатые чугунные ворота угрюмого особняка. Седобородый швейцар, выбежав на улицу, безуспешно пытался остановить рабочих, преградить дорогу… Куда там!

Смотрели сквозь зеркальные окна на происходящее и сами хозяева особняка.

Матвей помогал опутывать баррикаду проволокой.

Баррикаду обливали дымящейся на морозе водой, которую передавали ведрами по длинной цепочке из рук в руки.

— Хлебушка… — Матвей достал из кармана и протянул кусок хлеба жалкому старику, который тоже помогал строить баррикаду.

— Матвей! Сбегай-ка в «парламент»…

Ему дали пакет, и Матвей так же весело, как строил баррикаду, побежал передавать пакет в штаб, на Малую кухню.

Матвей бежал по улице, а навстречу вели пойманных и разоруженных городовых.

Он проходил мимо плаца, а на плацу шли учения — рабочие поспешно овладевали винтовкой.

Он сворачивал в переулок, а у булочной устанавливали дежурство вооруженных дружинников.

Впервые в жизни Матвей чувствовал себя счастливым. Он был частичкой, песчинкой революционного вихря и, кажется, только и жил для этих минут, для этих дней…

Это ощущение счастья, свободы, вдохновения охватило всю рабочую Пресню.

Рабочая власть. Совет, большевики — вот кто стал хозяином жизни!

Она формировалась — рабочая власть. Распределялись наиважнейшие, самые первоочередные дела: кому вести в бой отряды, боевые дружины, кому заботиться об их питании, кому ведать охраной штаба, кому быть казначеем, кому заботиться о населении, о работе булочных, кому войти в состав трибунала, который будет вести борьбу с врагами, с предателями и шпионами…

Поднялась вся рабочая Москва, но Пресня была главной крепостью восстания, а на Пресне главными были трехгорцы, они стали основной силой восставших рабочих.

Матвей вошел в здание Малой кухни.

В «парламенте» стоял густой махорочный дым. Здесь получали задание и уходили, а на смену являлись новые и новые отряды.

Тот человек, что произносил речь перед толпой на площади у Большой кухни, взял у Матвея пакет и, распечатав, стал читать.

В это мгновение послышался первый орудийный выстрел. Люди беспокойно переглядывались. Послышался второй, третий выстрелы…

— Начали!.. Все товарищи по своим местам. Передайте приказ держаться во что бы то ни стало.

Отряды расходились.

Матвей, не зная что ему делать, стоял, ожидая распоряжений.

— А вы, товарищ Матвей, можете возвращаться на свой пост…

Баррикада теперь совсем не походила на ту, что оставил Матвей уходя.

Она была уже окутана дымом взрывов. Относили к ближайшему дому первых раненых. Люди сменяли друг друга, передавая оружие — на каждую винтовку, на каждый револьвер были десятки безоружных.