Виталий Николаев - Танины тополя

На вторую Ключевую улицу в Перми меня привело давнее желание встретиться с Татьяной Семеновной Васильевой. В небольшой уютной комнате, обстановка которой свидетельствовала о прочных старых привязанностях хозяйки, мы сидели за круглым, высоким столом, пили душистый чай с домашним яблочным вареньем и тихо беседовали.

Татьяна Семеновна, бывшая заведующая детским садом № 90, полная женщина («С сердцем у меня плохо…»), с типичным русским лицом и гладко причесанными волосами, рассказывала спокойно, подолгу задумываясь.

— Жила она у меня, тогда еще на улице Орджоникидзе, напротив зоосада, как родная, хотя были у меня свои дети, Аркадий и Фина. Мужа моего забрали в тридцать седьмом, в заключении и умер. Пришло время, когда его полностью реабилитировали, в партии восстановили. Ну да, я, кажется, отвлеклась… Так вот и жили вместе: все делили — и горе, и радость. Да ведь у всех было так: недоедали, не хватало дров, недосыпали. Тогда, помню, говорили и к месту, и не к месту: что делать — война!.. Кое-как скопили Тане на заячью полудошку… Ох, и любили ее на работе: и дети, и сотрудники… Постойте…

Татьяна Семеновна поднимается, подходит к комоду и, бережно достав из ящика две фотографии, показывает их мне. На одной из них, увеличенной с маленького снимка, присланного с фронта, Барамзина в пилотке, в серой шинели, на другой…

— Вот. Ну-ка, найдете ли своих знакомых? — хитро улыбается моя собеседница.

Я без труда нахожу Таню, юную, красивую, в темном жакете. Узнаю и Татьяну Семеновну, узнаю по глазам, которые у нее, пожалуй, ничуть не изменились: взгляд ясный, прямой, спокойный. Забегая вперед, скажу: я так долго, любовно и внимательно разглядывал эту редкую фотографию, так дотошно расспрашивал Татьяну Семеновну, кто еще изображен на снимке, что она, сжалившись, подарила мне ее, когда мы прощались.

— Ребятишки у Тани росли развитые, что и говорить. Все могли: зверюшку слепить, а то и солдата с гранатой, цветы посадить, стихов много знали. Вышивали кисеты для воинов и носовые платки. Что еще?.. По утрам, после зарядки, влажным полотенцем обтирались до пояса, — тут уж им от Татьяны Николаевны спуску не было, всех приучала к закалке… Любила она петь, и дети тоже. В то время в детском саду еще не было пианино. Татьяна Николаевна музыкальные занятия проводила под патефон. Все вместе пели «Орленка», «Эх, хорошо!» и «Куплеты тореадора». Каким образом эта пластинка оказалась в детском саду, никто не знал, но слушали ее с удовольствием и взрослые, и дети.

В детском саду.

Татьяна Семеновна задумывается, повернув голову к окну, а я в это время кладу на колени блокнот, чтоб не было видно, пытаюсь что-нибудь записать для памяти.

— В начале войны у нас в детском саду жила девочка из Ленинграда, эвакуированная, и Татьяна Николаевна учила ее грамоте за два класса. Когда девочку увезли, то приняли ее в школу уже в третий класс. Девочку звали Ирочка, а фамилию я уже забыла… Нет, помню: Ирочка Пирогова… Еще расскажу. Как-то Таня отдала своей подруге Зине, воспитательнице другого детсада, черную юбку. «Ты что это? — спрашиваю. — У самой ведь нет ничего». — «Как это нет? — смеется. — У меня еще плюшевая жакеточка есть — шик, блеск, красота! У Зины вот совсем ничего нет. Пусть поносит». Потом она отдала Зине и серое пальто — поносить. Сама Таня проходила до теплых апрельских дней в своей заячьей полудошке.

Незаметно сгустились сумерки, Татьяна Семеновна включила свет. Я взглянул на часы и понял, что давно пора покинуть уютную комнату и ее гостеприимную хозяйку. А Татьяна Семеновна снова взяла с комода увеличенный Танин портрет, присела и раздумчиво сказала:

— Детей ведь по-разному можно учить труду. Лучше учить на себе. Это она умела. Бывало, грязно в садике: что поделаешь, у технички работы уйма, не всегда управится, а то и больна. Таня скажет старшим воспитанникам: «Ну-ка, ребята, поможем тете Дусе. Берите тряпки, пол будем мыть вместе. Кто справится с заданием быстрее и лучше?» — и первая начинает мыть. Мы тогда все сами делали: и дрова на зиму готовили, и картошку сажали, и штукатурили, и малярили. Где можно, и дети нам в помощь. Зато никто, — я-то многих своих воспитанников и сейчас вижу, — никто в белоручки не вышел…

В ту чудесную пору, когда ветки черемух одевают белый кружевной наряд и воздух напоен ароматом, Таня познакомилась с Андреем.

Было это уже под вечер. Солнце почти опустилось за горизонт и переливалось в чистых стеклах растворенных настежь окон красными и оранжевыми цветами.

Таня шла из детского сада с воспитанниками Зоей и Толей, жившими неподалеку. Дети ловили по дороге майских жуков и опускали их в стеклянную банку.

— Татьяна Николаевна, — сказала Зоя, — а в том доме дядя Андрей живет. Он с войны приехал;

— Фашистов бил, — уточнил Толя. — Та-та-та-та!.. — и мальчик, прижав к груди банку с жуками, изобразил автоматную очередь.

— Во-он! — протянула Зоя и показала рукой. — Дядя Андрей.

У ворот на старом самодельном диванчике сидел парень в серых брюках и выцветшей военной гимнастерке с расстегнутым воротничком. На смугловатом лице четко выделялись большие, с синеватым отливом черные глаза. Его левая рука повисла на перевязи. Рядом лежала тросточка;

— Дядя Андрей, у меня-то вот что! — подбежал к нему Толя и показал банку, на дне которой было несколько жуков.

— Ну-ну, — Андрей взял банку. — А знаешь что, брат, отпусти-ка ты их на волю, пусть себе летают..

— Не-е… Они вредные. Спросите Татьяну Николаевну.

— Сейчас спросим, — Андрей тяжело поднялся, опираясь на тросточку. — Татьяна Николаевна, — он сделал несколько шагов к девушке, а та с помощью платочка управлялась в этот момент с непослушным Зойкиным носом. — Извините. У нас тут спор возник с Анатолием. Я говорю, чтоб он выпустил этих жуков, а он мне твердит, что эти жуки — вредители. Так как же, Татьяна Николаевна?

Девушка уловила в глазах Андрея смешливые искорки. Она улыбнулась.

— Майские жуки, конечно, вредители, особенно личинки. Но этих немножко жалко. Уж пусть Толя сам решает: дать им свободу или не дать. Ну, идемте, — она взяла Зою и Толю за руки.

— Постойте, — сказал Андрей. — Может, присядете ненадолго. Пусть дети поиграют. Честное слово, тоскливо одному, Татьяна Николаевна, а! Поймите меня.

— Давайте присядем, — просто согласилась Таня. Ей и самой хотелось поговорить с этим юношей, услышать рассказ солдата жестокой войны: как там, на фронте?

Дети страшно обрадовались, получив разрешение еще побегать на улице, а Таня с Андреем завели беседу, равно интересовавшую обоих.