Виталий Николаев - Танины тополя

«Пришла наконец-то!» — мягкая улыбка скользнула по Нининому лицу.

— Ой, Нинка, новости слышала? — с порога закричала Таня, как только ей открыли дверь. — Нашли! Понимаешь? На-шли…

Сбросив на пол вещевой мешок, Таня подхватила подругу и, громыхая кирзовыми сапожищами, завальсировала с ней по комнате.

— Господи! — Нина остановилась, не разделяя пока Таниного восторга. — Разденься прежде. Грязи-то нанесла!

Таня продолжала неистово кружиться и, чтобы не испытывать больше терпения подруги, громко запела-задекламировала в такт вальсу:

От неожиданности Нина присела на кровать. Девять дней не было никаких известий о судьбе славных советских летчиц Расковой, Осипенко и Гризодубовой. В тайгу шли жители местных селений, красноармейцы, охотники. Десятки самолетов кружились над местами, где мог совершить посадку отважный экипаж самолета «Родина».

— Танюша! — Нина, всегда сдержанная и серьезная, бросилась к подруге и крепко обняла ее. — Это же замечательно! Нет, правда, Танька? Не разыгрываешь?

— Честное комсомольское!

— Здорово!

— Здорово — не то слово. Иначе и быть не могло!

— Тише. Сосед проснется, задаст нам жару.

— Гриша? О! — Таня широко улыбнулась. — Сейчас я его удивлю. Сейчас, дай только сапоги сниму… По радио передавали, значит, завтра в газетах будет.

Пыхтя и изворачиваясь, Таня стянула сапоги. Хорошенько умывшись с дороги, она достала из вещевого мешка новые туфли.

— Та-анька! — ахнула Нина. — Какие красивые! Купила?

— Ага. Ну, как я выгляжу? Модно?

— Еще бы!

— Люблю шикарно одеться! — произнесла Таня тоном заправской щеголихи, но, не выдержав до конца своей роли, расхохоталась. — И ты, Нинок, туфли надень — праздник! Чай горячий?

— Трижды согревала.

— Чудесно. Напьемся на радостях.

Таня выбежала в сени.

Она быстро сходилась с людьми и, хотя Григорий Кириллович работал в школе месяц с небольшим, в первые же дни знакомства перешла с ним на «ты» и называла запросто Гришей.

— Гриша, к нам! Вставай немедленно!

— Сумасшедшая да и только! — вскрикнула Нина, но поспешила достать из-под койки свой чемодан.

— Сейчас придет, — сказала Таня и снова кинулась к вещевому мешку.

— Что там еще, в походном ранце? Держи, это гостинцы от мамы. Это надо в кладовку. Нин, смотри: теперь у нас книг по методике — завались. Рада? И еще рассказы Чехова, «Фома Гордеев», а вот Короленко — «История моего современника».

— Молодчина ты у меня, — сказала Нина. — Да только зла на тебя не хватает. Ходишь в такую темень одна, с громадным мешком.

— Подумаешь, какой-то десяток километров! — рассмеялась Таня.

— Ладно, садись, потом с книгами разберемся.

Таня сняла косынку. Волосы у нее были короткие, «под горку». Она легонько провела по ним рукой.

— Ой, Нинка, какой завтра урок будет! Во-первых, слово о наших героических женщинах… Жен-щи-ны, Это звучит гордо.

— А что? Это и в самом деле звучит великолепно. Ох, — засуетилась Нина, услышав стук в дверь.

— Входи, Гриша, открыто.

Таня вскочила с табуретки и, подбежав к учителю в тот момент, когда он перешагивал через порог, выпалила:

— А я из Глазова!

Гриша, Григорий Кириллович, высокий, сутуловатый юноша лет девятнадцати-двадцати, смущенно пробормотал что-то вроде «да-да».

— Вы прямо к столу проходите, Григорий, — сказала Нина, обретя уже свой обычный уверенный тон.

— Я… с удовольствием, — учитель сделал несколько шагов к столу. На нем был новый, бежевого цвета пиджак в талию и галстук в полоску, с модным узлом шириною в ладонь.

Прежде чем сесть, он кашлянул в кулак и неожиданно громко и четко, как на собрании, произнес:

— Разрешите мне поздравить вас…

— С чем? — удивленно спросила Таня.

— С подвигом ваших сестер. Здорово, ничего не скажешь!

Нина с Таней переглянулись. Потом обе в недоумении посмотрели на Григория.

— А вы… вы откуда об этом знаете?

Григорий хмыкнул и взглядом показал на стенку, разделявшую их комнаты. Девушки покатились со смеху. Григорий хотел было обидеться, но Нина с укором обратилась к Тане:

— Ну, кому я говорила — не кричать? Удивили Григория Кирилловича, нечего сказать.

— Все равно он от нас эту новость услышал, — резюмировала Таня. — Гриша, держи бокал. Отпразднуем это событие.

В Качкашуре.

Сначала попили горячего чаю, настоянного на листьях смородины. Потом Григорий принес свою гитару, и стали петь «Катюшу», «Орленка», «Нас утро встречает прохладой», «Распрягайте, хлопцы, коней». Таня запела задорную комсомольскую конца двадцатых годов:

Нина с Григорием дружно подхватили припев про юных ленинцев, в которых отвага пенится. А Таня продолжала:

Потом все втроем танцевали вальс, а Григорий попробовал даже сплясать цыганочку.

Никто бы не подумал, глядя сейчас на этих молодых людей, что завтра в школе они будут самыми серьезными. Наверно, шумели и смеялись бы до утра, если бы Нина не прервала веселье строгим голосом:

— На сегодня хватит. Все село разбудим.

— Да, да, — согласилась и Таня. — А завтра после уроков — комсомольское собрание. Первый вопрос, — она подняла пустой чайник и стукнула по нему ложкой, — первый вопрос: текущее-наболевшее. Второй (дзинь!..) — прием новых членов.

Таня присела к столику, облокотилась на него, подперев щеки руками, и тихо закончила:

— Вы знаете, друзья, тот день, когда меня приняли в комсомол, я помню, как сегодняшний…

Таня была уже в постели, когда Нина, задержавшись немного в сенях, на цыпочках вошла в комнату, тихо прикрыв за собою дверь.

— Не осторожничай, я не сплю, — не скрывая улыбки, прошептала Таня. — О чем вы секретничали?

— В город приглашал. Там, говорит, хороший фильм идет. «Мы из Кронштадта».

— Я смотрела. Пойдешь?

— Не знаю.

— А я знаю: пойдешь.

— Спи лучше.

— А ты?

— Я еще две тетради проверю.

— Ты лучше утречком встань пораньше.

Таня прислушалась к тиканью часов, приподнялась и тронула рукой маятник.

«Тик-так… Как сердце. Только быстрее», — подумала она и приложила левую руку к груди.

— Нинок, — снова послышался ее шепот. — Ты очень умная, и все-все знаешь, скажи мне: можно определить, что человек, которого ты когда-нибудь встретишь, действительно полюбит тебя навеки?

Нина подавила улыбку, оторвалась от тетради.

— Навеки? Любовь трудно скрыть, да она и не нуждается в этом. Слушай, кого ты встретила?