Виталий Николаев - Танины тополя

Горожане рассаживаются, расстелив одеяла или газеты вместо скатерти-самобранки, роются в сумках, звенят чашками и стаканами. Деревенские открывают бураки с медвяным пивом, вынимают из пестерей табани и перепечи, завернутые в домотканые полотенца.

Ну, а там, где народ веселится, там и песни. И льются над Чепцой, сменяя друг друга, то русские, то удмуртские напевы.

В памяти моей (хоть лет мне было немного) отпечатались и улицы Глазова довоенной поры, и высокий деревянный мост через Чепцу с его мощными, как мне тогда казалось, ледорубами.

Вспомнил я это лишь потому, что все это видели Таня с Гутей, ходили по тем же улицам, с того же моста глядели они вдаль, где затерялся Черемуховый остров, тем же обрывистым берегом спускались к Чепце-реке.

Дом, в котором она жила.

Да вот и сейчас, взгляни, идут они вместе, спешат. Купаться, конечно: день-то сегодня жаркий, нещадно палит солнце.

Когда девочки проходили мимо дома Градобоихи, Гутя, едва поспевая за своей подружкой, тонюсеньким голосом запричитала:

— Ой, Танька, влетит нам от Градобоихи! Она уж и так раззвонила про тебя по всей слободке: «Мальчишка в юбке!.. Мальчишка в юбке!»

— Пускай влетит, — смеется Таня. — Не люблю жадных. Ее огорода не убыло, еще на полгорода хватит.

Девочки сбежали вниз по обрывистому берегу.

— Ладно, Гутя. С садами и огородами покончено. Идет? — Таня протянула подружке загорелую ладонь.

— Идет.

Совсем рядом упал и рассыпался большой ком глины.

— Смотри, — сказала Гутя. — Они и в прошлый раз мне проходу не давали.

У самой воды, в том месте, где торчали темно-зеленые сваи — любимое место ребятишек-рыболовов, — стояли трое мальчишек. Один из них, веснушчатый, в парусиновой кепке, нагловато ухмылялся, держа правую руку за спиной.

Таня подняла с земли крупную гальку.

— Эй ты, — сказала она парусиновой кепке. — Если война, так по правилам: двое на двое, третий не суйся.

— Еще что придумаешь! — сказал веснушчатый.

Его дружки словно по команде закричали:

— Сначала каши съешьте и косы срежьте! Здесь наше место, законное!

— Нет, — пропищала Гутя, — мы тут всегда купаемся.

В ответ полетели комья глины.

— Вы храбрые мальчишки, — сказала Таня. — Кто за главного?

Веснушчатый неумело сплюнул и выпятил худую грудь: знай, мол, наших.

— Понятно, — продолжала Таня. — Так вот, если ты в самом деле такой храбрый, давай померяем силы в честном поединке. — Мальчишки навострили уши. Парусиновая кепка у веснушчатого сдвинулась на затылок.

— Плывем наперегонки, на ту сторону и обратно?

Вожак поглядел на приятелей.

— Давай, Чапай, давай! — оживились дружки. — Она и до середины не дотянет.

— Репей, держи, — тот, кого назвали Чапаем, снял парусиновую кепку. Таня скинула ситцевое платьице, протянула Гуте.

Раздался пронзительный свист, и поединок начался.

Вперед сразу же вырвался веснушчатый. Его рывок был встречен одобрительными криками приятелей.

— Та-ня, Та-ня! — тоже подбадривала Гутя подругу.

Подошел пожилой мастер-сапожник, которого все причепецкие ребятишки звали дядей Михаилом. От него сильно пахло дегтем. Неподалеку, на взгорье, по которому он спустился, поблескивала жирными боками новая лодка.

— Вы что тут горланите, рыбу пугаете? — спросил дядя Михаил, вытирая ветошью руки. — Соревнуетесь, что ли?

— Угу, — сказал Репей и тотчас добавил: — Наша возьмет.

— Это еще посмотрим, чья возьмет! — повернулась к нему Гутя.

— И то верно. Посмотрим, — согласился дядя Михаил, погладив седые, с желтизной от махорки густые усы.

Почти на середине Чепцы Таня догнала веснушчатого. Он тяжело дышал, едва продвигаясь вперед. Таня проплыла мимо, привычно разгребая руками коричневатую воду.

Вот она ощутила под ногами дно. В этом месте оно было илистым. Таня проплыла еще немного, выпрямилась, сделала глубокий выдох.

Она повернулась, чтобы плыть обратно, и не поверила своим глазам: побледневший парнишка выбивался из сил, руки его будто цеплялись за воду, вот-вот пойдет ко дну.

— Держись! — крикнула Таня, стремительно бросившись на выручку. Их разделяло всего несколько метров. Прошли считанные секунды — и Таня была уже рядом с веснушчатым. Испугавшись, тот ухватился за девочку руками, мешая плыть. Ей удалось все-таки протащить его эти несколько последних, но трудных метров.

Все это видели на другом берегу. Дядя Михаил кинулся было к лодке, но, услышав Гутино «не надо!», посмотрел на реку и, облегченно вздохнув, потянулся в карман за кисетом: помощь была не нужна.

— Ну, что? — спросила Таня незадачливого пловца, когда он окончательно пришел в себя. — Лучше стало?

Тот не ответил.

— Обратно ступай через мост, — посоветовала девочка. — Эх ты, Чапай!

Над водой поднялся фонтан брызг: Таня поплыла обратно.

Гутя визжала от радости, высоко подняв руку с Таниным платьем и размахивая им, словно это был флаг.

Репей бросил парусиновую кепку на старое трухлявое бревно, подал знак товарищу, и они отправились по домам, не прощая хвастливому вожаку его — а значит, и своего — поражения.

Таня выбежала из воды, звонко бросила на ходу: «Здрасьте, дядя Михаил!» — и смешно запрыгала на одной ноге, склонив голову набок.

— Здравствуй, коза-егоза! — нарочито сердитым басом ответил мастер.

Гутя кружилась около подружки, целовала ее в мокрую щеку:

— Молодчина, Танюшка! Устала небось?

— Не-е, — ответила Таня, натягивая короткое платьице. Она заметила, как дядя Михаил, раскурив трубку, глубоко затянулся и присел на бревно, отвернувшись от девочек. Таня подошла к нему.

— Доказала, что ли? — пробурчал дядя Михаил.

— Доказала.

— А случись что? — строго сказал он. — Долго ли до беды?

— Так ничего ж не случилось! — Таня присела на корточки и весело посмотрела на дядю Михаила озорными карими глазенками.

— Ладно уж, чего там, — подобрел он. — Победителей не судят.

Таня, уютно пристроившись на бревне подле мастера, тихо попросила:

— А вы нам сегодня про войну расскажете?

— Война сегодня у вас была, — ухмыльнулся дядя Михаил. — Да и времечко поджимает, — добавил он, глянув из-под ладони на солнце, и стал поколачивать трубкой по голенищу, вытряхивая из нее остатки махры и пепла.

Мастер по сапожному делу Михаил Караваев, в прошлом красный партизан, каких только историй про войну не рассказывал в часы досуга всегда льнувшей к нему глазовской ребятне! Знали девочки, как и за что дали ему орден, как белые водили его на расстрел: вон, на том берегу, на Вшивой горке, стреляли в него, да выжил он; как гнали колчаковцев в девятнадцатом, в том самом году, когда родилась Таня.