Евгений Петров - Год рождения — 1917

Аркадий Кулешов умел слушать.

— Что нового? — спрашивал приветливо он. — Заходи, расскажи.

— Отпишусь, обязательно загляну, Аркаша.

Аркадий знал, что всяких историй у меня хоть отбавляй, и потому при моем появлении обычно ложился на нары. Любил он лежать на спине, заложив ладони рук под голову. Временами мне казалось, что он не слушает. Я замолкал. Он тут же спрашивал:

— Ну, а что дальше?

В землянке Аркадия рождались мои устные рассказы, которые для газеты не всегда годились.

— …Был я в эти дни, Аркадий, у разведчиков. Под вечер я заглянул в новенькую землянку, наполненную запахом сосны. Командный пункт полка расположился в бору, и саперы не пожалели для накатов чудесных корабельных сосен. Ребята только что вернулись с поиска. В тылу немцев они пробыли трое суток, добыли уйму ценных сведений, на обратном пути захватили «языка». Настроение у всех было преотличное. Крепко поужинали, а потом, видимо от уюта и тепла, разом уснули. Накаты вздрагивали от мощного храпа. С потолка то и дело сыпались комочки грунта. Ночью сержант, командир группы, вскочил как очумелый и закричал:

— Подъем!

— Ты в себе, Иван? — ворчали разведчики.

— Я-то в себе. А вот вы настоящие лопухи.

— В чем дело? Почему гневаешься?

— А Закир? Забыли, садовые головы!

Упоминание о Закире стряхнуло со всех сон. Сержант выскочил из землянки, а затем, вернувшись, сделал непонятный для меня взмах рукой. Разведчики были уже в полной боевой готовности.

— Мы выступаем, — сказал мне сержант, — а ты, корреспондент, спи. Утром свидимся.

На рассвете они вернулись. На плащ-палатке внесли в землянку раненого.

Я сверлил глазами сержанта, давая понять, что хотел бы знать суть дела. Напрашиваться в такие минуты с разговорами нетактично. Под горячую руку эти лихие ребята могут и послать куда следует. Лучше всего в таких случаях набраться терпения и ждать, когда сами разговорятся.

А было, как я узнал позже, вот что. Когда разведчики, отправляясь в тыл к немцам, успешно миновали линию фронта, Закир нарвался на мину. Ему оторвало ступню. «Продолжайте выполнять задачу, — умолял Закир. — А меня припорошите под елью. После поиска выручите, а на крайний случай гранаты у меня есть. Будут рыскать немцы — подорвусь».

Просьбу Закира уважили. На обратном пути разведчики шли другими тропами (так положено) и зайти за раненым не могли.

И вот сейчас, повторив поход в немецкий тыл, разведчики вернулись со своим товарищем. «Слава богу, — сказал сержант, — вся наша семья теперь в сборе».

— Об этом я обязательно напишу.

В другой раз Аркаша спросил:

— Не встречал тех разведчиков?

— Как же, встречал!

— Ну и что?

— При встрече сержант по-братски обнял, осмотрел с ног до головы, сказал, как родному: «Здравствуй, старина! Рад, что жив-здоров».

«Нам что сделается? — ответил я. — Мы же в тыл к немцам не ходим». «Куда хватил, — закипятился сержант. — Наше дело проще. Перед тем как на операцию идти, готовимся, наблюдаем, десятки раз прикидываем, когда удобнее и безопаснее на работу идти. А вам, корреспондентам, в блиндаже, в укрытии некогда сидеть. Побеседовал, сделал снимок — и в путь, да еще в одиночку. Мало ли каких напастей в дороге: шальной снаряд или пуля, разбойник фашистский с воздуха, мина или засада».

— У сержанта, Аркадий, богатая биография: походы в немецкие тылы, доставка ценных сведений и «языков». Вся грудь у него в орденах и медалях. «Поздравляю, — говорю я ему, — у тебя еще одна, новая награда». А он в ответ: «Награды — хорошо. Но и твои заметки дорогая для меня реликвия». Разведчик достал из кармана гимнастерки газетную вырезку, пробежал текст и заметил: «Это ты пропечатал. Тут обо мне все сказано. Сберегу до дому. Не надо будет самому пояснять, за что отмечен. Газета про это скажет».

— Добрые слова, лучше не скажешь, — заключил Аркадий.

И много-много раз лежал Аркадий на нарах, а я вел разговор.

…На носу уже Новый год. Хочется отметить его материалом, который привлек бы к себе всеобщее внимание. Особенно озабочен этим Абрам Розен. Он помимо своих прямых служебных обязанностей еще и внештатный корреспондент «Известий», а я — ТАСС.

Вот и рыщем в поисках интересных фактов.

Розен решил лететь на У-2 на бомбежку ближних немецких тылов, чтобы добыть материал для новогоднего номера «Известий».

— Ты рискуешь, — предупредил я Розена.

— Чем?

— Машина фанерная. Не исключено, что пулеметная очередь прошьет самолет. Предположим, ты останешься жив, отделаешься ранением, даже легким. Но ты хорошо подумал, в какое место вероятнее всего попадет пуля при обстреле с земли? Потом объясняйся в госпитале, что пуля настигла тебя не в момент панического бегства от немцев…

Разговор шел вечером. Розен задумался. Его молчание мы приняли за отказ подняться в воздух. С тем и уснули.

Утром Розена на нашем коррпункте не оказалось: исчез в неизвестном направлении. И главное — без завтрака, что так на него не было похоже.

Мы растопили печку, чтобы пожарить картошку. Но куда-то исчезли сковородки. Обшарили все уголки, но не нашли ни одной.

Розен появился поздно вечером. Он был в восторге от удавшейся бомбежки, от собственной смелости. Он попытался незаметно сунуть на шесток весь набор наших сковородок. Но мы его приперли к стенке: «Что это еще за фокусы?»

— Никаких фокусов! — отвечал Розен. — Просто нужна была броня.

Наступил новый, 1942 год.

Как-то Петя Белый, вернувшись, по его любимому выражению, с рекогносцировки, растирая красные от мороза уши, таинственно сообщил:

— Ну, друзья, кончаются, кажется, наши тихие деньки. Хоть и стоят на дворе трескучие морозы, а, по всем приметам, попахивает в наших краях грозой. Садитесь, буду просвещать.

Он раскрыл планшет, вытащил карту, свернутую вчетверо, аккуратно развернул ее. Она заняла весь самодельный стол.

— Нашей Одиннадцатой армии поставлена задача — прорвать оборону немцев южнее Старой Руссы. Это еще не все! Одновременно с нами из района Холм пойдет на север, то есть навстречу нам, Первая Ударная армия.

Большие раздумья вызывала карта, над которой колдовал Петя.

Цепочкой тянулась вдоль лесов линия железной дороги от Валдая к Старой Руссе. В районе станции Беглово, что по соседству со станцией Лычково, пересекая железнодорожное полотно, широкой полосой с юга на север тянется болото Невий мох. На десятки километров — ни жилья, ни дорожки. Лишь на границах болота, как часовые, стоят деревеньки Пустынька, Вершина, Высочек, Замошка, Заход. В Невий мох, пожалуй, даже в мирное время редко заглядывал человек. А теперь сюда, в глухомань, стянулись со всех концов страны тысячи и тысячи людей. И кто его знает, может, вот-вот об этих деревушках заговорят во всем мире?