Евгений Петров - Год рождения — 1917

— А как попасть в наш полк?

— Не спеши. Наладится связь — вместе туда махнем.

— Ты хоть на карте покажи, где действуют наши.

— Пока секрет!

Выручил меня ездовой, направлявшийся в медсанбат. У него, не то что у Андрея, никаких секретов не было. Растолковал, какими дорогами и тропками добираться до своих.

К вечеру я был уже на месте. За эту мою «самодеятельность» крепко попало от комиссара полка. Долго снимал он стружку, грозил трибуналом, а потом, сменив гнев на милость, приказал ординарцу накормить.

Полк Натрошвили успешно выполнял задачу. Наши бойцы заняли 16 населенных пунктов, захватили большие трофеи. Редактор Афанасьев после моего возвращения из необычного похода дотошно допытывался и требовал точных цифр, сколько же взято пулеметов, винтовок, патронов, снарядов и мин. Все нашлось в моих блокнотах.

В те дни в районе Лычково высадился наш воздушный десант. Молодые парни, вооруженные новенькими автоматами и всем, что необходимо для ближнего боя, действовали дерзко и стремительно. Победа была уже близка. Но морозы вдруг сменились преждевременными оттепелями. Солнце, щедро дарившее тепло, несло нам не радость обновления природы, а новые трудности. Болота превратились в озера, через которые не перейти, не переплыть.

Ребята днем в полушубках и валенках шли по воде, а ночью промерзали до костей. Санвзвод спешно переправлял обмороженных в медсанбат. Немало оказалось таких, чью жизнь можно было спасти только при условии ампутации ног.

А половодье продолжало вершить свое коварное дело. Наши части оказались отрезанными от баз снабжения. Сократились пайки. Экономили каждый патрон.

Голод пришел и в палатки. Молока от коровы, которую держали в медсанбате, не хватало даже для тяжелораненых. Их решили поддержать мясным бульоном. Корова пошла на мясо, тушу берегли, говядину считали на граммы, лишь бы не дать раненым умереть от истощения.

Голод — тяжкое испытание. Но бывают муки сильнее голода.

Андрей Батурин упрекнул:

— Заявился в дивизию и не даешь друзьям о себе знать. Тебя уже разыскивают.

Андрей вручил мне треугольничек, пришедший в политотдел на мое имя. Я сразу узнал почерк Коли Франчука.

Коля служил в роте охраны штаба 11-й армии. Мы изредка с ним встречались. Друг тяготился своим положением. Он всей душой рвался на передовую, чтобы, как он говорил, активно добывать победу.

Всматриваясь в лицо друга, я каждый раз думал про себя: «Коля, Коля! Каким ты непохожим на себя стал в дни войны. В мирные будни в училище ты каждый день писал письма жене и каждый день получал весточку из дома. Улыбка не сходила с твоих губ. Мы понимали друг друга без слов. В наших глазах светилась братская привязанность. Было одно желание: быть рядом, делать все вместе. Попасть соседями на пост в наряде, быть за одной партой в классе, готовить сообща домашние задания, сочинять письма. У тебя, Коля, наверное, как и у меня, не было военной косточки. Голова шла кругом от прочитанных книг. Мы были влюблены в Чехова, так как, по нашему единому мнению, в его произведениях сплеталось воедино великое и мелкое, радостное и скорбное. И все до удивительного просто. Почему-то после прочтения книги в наших блокнотах оказывались одинаковые цитаты. Из «Жана Кристофа» Ромена Роллана мы выписали одни и те же слова:

«Когда человек полон жизни, он не спрашивает, зачем он живет, он живет для того, чтобы жить, потому что жизнь — чертовски славная вещь».

Осенью сорок первого стало известно, что родной город Коли захватили немцы. Жена оказалась за линией фронта. Колю словно подменили. Он ходил темнее тучи. А как помочь, как утешить? Помнилось, у того же Ромена Роллана говорилось, что если в человеке убита радость жизни, то далеко не уедешь.

В треугольничке, присланном Колей, сообщалось, что он получил наконец назначение на передовую и в связи с этим воспрял духом, начинает «оживать».

Этой весточке нельзя было не радоваться. Я тут же послал Коле восторженное письмо. Ответ пришел не скоро, и не от Коли, а от командира части:

«Нашего любимого друга Франчука не стало. Он геройски погиб на своем посту от вражеской артиллерии. За смерть его отомстим врагу».

В тяжком потрясении рождалась простая и ясная логика: «Мстить! Мстить! Убитый фашист лучше живого…»

Горе горем, но есть у всех и каждодневные обязанности, которые положено безукоризненно выполнять.

От Валдая через топи и леса пробились к нам саперы, проложив прочную лежневку, по которой двинулся автотранспорт с нужными нам, как воздух, грузами.

Поступил приказ срочно эвакуировать раненых. Люди плечами толкали по восстановленной железнодорожной колее со станции Пола уцелевшие вагоны и платформы.

Появились две платформы и у нашего медсанбата. Сестры, санитары, врачи, отказывавшиеся от пищи в пользу раненых, еле передвигали ноги.

С помощью работников медсанбата ребята взбирались на платформы. Транспорт тронулся. Каждый из парней по-своему — кто взмахом руки, кто улыбкой, кто нежданной слезой — прощался с людьми, спасшими им жизнь.

А природе будто не было никакого дела до человеческих печалей. Она торопилась залечить, скрыть раны, нанесенные земле. На полях и пригорках распластались зеленые ковры. Расхохлились ивы, проснулись от зимней спячки сосны и ели. Вдоль дорог зияли глубокие воронки. В деревнях черными обелисками высились печные трубы. Обнажились погибшие от мороза сады, сваленные снарядами и бомбами заборы. День и ночь моросил дождь. Передовая затихла. Молчали пушки и пулеметы. Изредка раздавались автоматные очереди.

Но ни тишины, ни благодатных запахов весны мы не воспринимали. Пахло падалью. На полянах, вдоль тропок и дорог — всюду оттаявшие трупы в шинелях и кителях мышиного цвета.

Одного эсэсовца пуля застигла прямо на дороге. Простреленная каска откатилась в сторону. Убитый не успел разжать руку, в которой держал чемодан. Крышка распахнулась, рассыпалось имущество фашистского солдата. Здесь банки с сапожной ваксой, набор щеток, фотоснимки. Коллекция их свидетельствовала о духовном облике фашистского ублюдка. Порнографические открытки лежали вперемешку с семейными реликвиями. На одной из фотографий этот немец — в кругу веселых, смеющихся мужчин и женщин. Новенькая военная форма на новобранце. Все рады. Еще бы — впереди интересная прогулка в Россию… Прогулялся, фашист! Прогулялся до Лычкова!

Лычково, Лычково! Не забуду тебя я вовек! На этой земле весной сорок второго Андрей Батурин, обнимая, как брата, поздравил:

— Рад за тебя! Теперь ты член ВКП(б). Комиссар в полном смысле слова. Прошел и оправдал свой кандидатский стаж не где-нибудь, а в боях!