Евгений Петров - Год рождения — 1917

Наверное, прав второй мой брат Вася: «Война требует мужества и стойкости. Надо отдать все силы для победы». Надо жить ради матери, ради жены, ради сына, который родился накануне войны, которого не видел в глаза.

17 сентября 1943 года полевая почта понесла на далекую станцию Няндома, затерявшуюся в Архангельских лесах, мою солдатскую клятву сыну, сыну, которого отец еще не видел:

7.5.44 года. Письмо землякам в районную газету «Лесной рабочий»:

«Часто вспоминаю вас, моих далеких, милых земляков. Вспоминаю в пути, на привале, в минуты радости и печали.

Бесконечной кажется фронтовая дорога. Ее развезло. Жидкая грязь хлюпает в сапогах. Вправо и влево от дороги глубокие воронки. Канонада не утихает.

Мальчик лет семи вырвался из пекла, спрашивает:

— Дядь, близко ли деревня?

— Близко.

Как тень, плетется мальчишка на восток. Ноги изодраны до крови. Каждый шаг — великая мука.

Мы даем себе клятву: «Скорее на запад! Чтобы наши дети не знали мук, ходили в школу, смеялись».

На сыром песке сидит старуха. Сухие губы в язвах. Дом сгорел. Ни родных, ни скарба, ни крохи.

Мы даем себе клятву: «Скорее на запад! Чтобы наши матери, жены и невесты жили в тепле, не знали горя и нужды».

Что из того, что придется спать на снегу или в холодной землянке! Что из того, что не удастся поесть, что из того, что отекли ноги!

И если вам, землякам, сейчас удается посидеть у горящей печурки, если в комнате светло, если в небе тишина — вспомните о нас. Мы все перенесем. Мы все переживем. Будет победа! Будет встреча! Будет радость!»

Идет месяц за месяцем. В воздухе веет победой. А полевая почта 804 молчит. Вася будто сквозь землю провалился. Мои письма к брату возвращаются обратно. Тревожно на сердце: хоть цела была бы твоя, Вася, умная головушка…

…Чихает ночью мотор на нашей полевой почте. Наступает новый день. Машины отправляются в путь. Пошли солдатские письма в дорогу. Навстречу летят весточки от родных и близких. В письмах полевой почты — дыхание дома и фронта, благословение и клятва.

Бой шел километрах в пяти. Оттуда к лесу, где размещались тылы дивизии, доносился дробный перестук пулеметов, гудение «катюш» и ухающие взрывы тяжелых мин. Невдалеке через речку саперы наводили мост, слышался мирный стук топоров, жужжание пилы, веселый говор, пересыпанный крепкими шуточками.

Но все это как бы происходило в другом мире, не касавшемся в эти минуты начфина Пудовкина, корпевшего над отчетом. Время от времени начфин потирал крутой залысый лоб, напрягал близорукие глаза и шмыгал носом, точно школьник, у которого не сходится ответ. Вид у него был утомленный, веки припухшие.

Вечером он должен был упаковать конверт и отправить месячный отчет по назначению. Садясь за стол, строгий, подтянутый, подчеркнуто аккуратный, он предвкушал, как это письмо придет в штабарм, разумеется одним из первых, и генерал интендантской службы сообщит Пудовкину по телефону глухим, рокочущим баском:

— Порядок, Трофимыч, поздравляю…

Мигал фитилек в снарядной гильзе, цифры путались, в горле у начфина першило. Баланс не сходился: разница между дебетом и кредитом составляла одну копейку. Проклятая копейка! Без нее не было того, на чем стоит любая бухгалтерия, — ажура.

В землянку заглянул печатник Баулин, заходивший посидеть, посудачить со своим земляком, которого называл генерал-бухгалтером. Баулин сейчас пристрастился тачать сапоги из старых плащ-палаток. Сапоги получались щегольские. Сегодня Баулин решил сделать Пудовкину сюрприз: принес с собой пару сапог. Обувь легкая, удобная, в ней хоть полста верст протопай — ноги не устанут. Баулин был удивлен и раздосадован, когда начфин равнодушно взглянул на подарок. Лицо Пудовкина посерело, морщилось, ровно от зубной боли. Он нервно барабанил пальцами по столу.

— Эхма, — рассмеялся Баулин, уловив суть дела. — Генерал-бухгалтер, а простой вещи смикитить не можешь. Доложи свою — и всего делов. А то я подмогну.

Он полез в карман и замер под взглядом начфина. Пудовкин с презрением смотрел на Баулина поверх очков.

— Удались, Баулин, — тихо сказал начфин и ткнул пальцем в сторону распахнутой двери.

Баулин открыл было рот, но осекся, вынул из кармана кисет. Попробуй пойми, на кой черт эти муки из-за копейки, когда кругом вверх столбом летит столько добра. Он робко ответил:

— Война спишет, Трофимыч…

— Не совестно тебе? — сказал Пудовкин, сдерживая себя от гнева. — А еще сознательный солдат! Пойми, дурень, не в копейке тут дело, а в принципе. У пушкаря чуть-чуть недолет — это большой просчет. Я тоже солдат, просчетов быть не должно.

— Это верно, — буркнул Баулин. — Бей врага копейкой, шибко чувствительно.

— Без копейки рубля не бывает! — взорвался начфин.

Он поднялся рассерженный, распетушенный.

В этот момент от моста, от саперов, донесся истошный крик:

— Воздух!

Землянка закачалась от близких разрывов. В дверной проем было видно, как дыбилась земля. Баулин нырнул под нары, сцепил зубы, ожидая конца.

Бомбежка кончилась. Баулин выполз перепачканный, отряхнул пыль с гимнастерки. В воздухе еще стояла сизая пыль, а за столом сидел начфин, обхватив голову руками. Его руки были восковыми, пугающими.

— Ты жив, Трофимыч? — еле выдавил Баулин.

— Тебе сказано, удались! — ответил Пудовкин. — Не мешай.

Лицо его было бледнее обычного.

— Ну и ну! — промычал Баулин. — Ну и ну!

Пришлось возвращаться в типографию, размещавшуюся в землянке в роще. Березки, словно побледневшие после бомбежки, светились на солнце. Шелестела нежно листва. В глубокой синеве медленно плыли облака. И показалось Баулину на миг: нет никакой войны, тревог. Кругом тишина. Встал перед глазами каменный Пудовкин, восковая рука, лежавшая на костяшках счетов. Баулина вдруг охватило беспокойство. Он сплюнул, затушил окурок и пошел искать старшину.

Сергеева он отыскал возле повозок. Стал торопливо, сбивчиво, будто опасаясь, что старшина не так поймет, рассказывать о начфине, о том, что пережил в землянке при бомбежке.

— Бесстрашный мужчина. Как помочь ему? Давай наши ведомости проверим, — робко добавил Баулин. — Что, как она у нас застряла, эта чертова копейка!

Старшина засопел. Баулин понял — не к добру, серчает, молвит про себя: не хватало старшине ворошить бумаги, без того мало у него хлопот!

Набросился на Баулина:

— Ты в уме или нет? Надо срочно везти в ремонт рычаг твоей же машины. Не видел, что ли, подозрительной трещины? Заодно и продукты получить.