Евгений Петров - Год рождения — 1917

Муса и Жанбек находились в одном пулеметном расчете. И не раз сожалели: отца бы еще сюда. Тогда бы всей семьей воевали.

Муса и Жанбек в июне 1944 года были приняты в партию. А вскоре братьев торжественно проводили в офицерское училище.

Туйси Мусаева определили в расчет противотанкового орудия. Лейтенант сказал новобранцу: «Будешь выполнять обязанности снарядного». Молодой узбек был молчалив, замкнут. На орудие смотрел с недоверием: «Какая это пушка? Арба, да и только…» Мусаев внимательно присматривался, как действуют товарищи, попробовал быть и наводчиком, и заряжающим, и замковым. Выучка скоро пригодилась.

Четыре вражеских танка с десантом автоматчиков мчались на огневую позицию. Расчет противотанкового орудия был выведен из строя. Туйси Мусаев остался один. Попробуй не растеряйся в этой обстановке. Было все: страх, желание укрыться в траншее. Мусаев то приникал к прицелу, то цеплялся пальцами за маховичок. Схватил снаряд, вогнал в казенник, рванул за спусковой рычаг. Снаряд разорвался в стороне от танков. Да и снаряд-то осколочный, а надо бить бронебойным! Взял Мусаев себя в руки. Зарядил орудие, припал к прицелу. Выстрелил — опять мимо!

Вспомнил, что командир орудия говорил: перед тем как бить бронебойным, надо подвести перекрестие прицела на середину танка по шкале «Б». Поздно припомнил, но была не была… Выпустил снаряд. Передний танк окутался дымом, метнулось пламя. Три других танка скрылись в овраге. По ним открыли огонь тяжелые орудия.

Туйси Мусаев не верил свершившемуся. Поглаживая теплый ствол своей пушечки, он шептал: «Вот тебе и арба!»

Война шла к развязке. Выиграны сражения за Днепр и Правобережную Украину, сокрушены вражеские укрепления под Ленинградом и в Крыму. Возвращены Родине почти вся Украина, Крым, Ленинградская и Калининская области. Форсированы Южный Буг, Прут, Серет. Ждет полного освобождения Белоруссия.

В канун трехлетия со дня начала войны колхозники Ельского района Полесской области обратились с письмом к воинам, сражавшимся в Белоруссии. В письме говорилось:

«Нет такого дня и часа, когда бы не думали мы с благодарностью о вас, кто вернул нам свободную жизнь на родной земле. Фашисты разрушили и разграбили наши села и колхозы, сожгли в районе 3850 дворов, уничтожили весь скот и инвентарь. Немцы угнали в рабство более трех тысяч человек, убили 7600 жителей района. Они насиловали женщин на глазах мужей и отцов. В деревне Кочинцы 12 гитлеровских молодчиков на глазах у отца изнасиловали четырнадцатилетнюю девочку, а затем убили ее вместе с отцом.

Фашисты истребили бы все население, если бы вы, воины Белорусского фронта, не спасли нас. 11 января 1944 года к нам вернулась жизнь, кончилась черная ночь, взошло солнце!»

Ельские колхозники наказывали воинам скорее освободить всю белорусскую землю. Этот наказ, опубликованный в газетах, нашел отклик во многих тысячах солдатских сердец. Солдаты и офицеры рвались в новое наступление, чтобы сполна рассчитаться с фашистами.

22 июня 1944 года во всех газетах было напечатано сообщение Совинформбюро «Три года Отечественной войны Советского Союза». Цифры и факты, изложенные в нем, вдохновляли. Военные и политические итоги говорили о том, что немецко-фашистская армия оказалась битой и стоит перед неминуемой катастрофой, а фашистское государство — перед неминуемой гибелью.

С такими вестями легче идти в бой!

24 июня началось наступление под Бобруйском. Пробивать брешь в немецкой обороне пришлось не так, как намечалось ранее. Спутал все карты дождь. Летчики не в силах были помочь пехоте. Пришлось идти за артиллерийским огневым валом. Не помогли немцам открытая местность и раскисшие болота. Наши части прорвались к Березине, отрезали все пути отступления. Многие дивизии врага оказались окруженными в Бобруйске и его окрестных лесах. Это случилось 27 июня. А через два дня вся окруженная группировка немцев была разгромлена. 29 июня Бобруйск стал уже глубоким тылом. Наступающие части к этому времени продвинулись на сотни километров.

Буйствовали травы. Опьяняюще пахли луга. Редакционные лошади раздобрели на богатом подножном корму. Приготовлены телеги, подогнана сбруя. А на душе — беспокойство: очень допотопное у нас хозяйство, не осрамиться бы.

В обороне газета рано утром попадала к солдатам. А как будет в большом наступлении? Все тыловые службы на машинах, только наша типография на конягах. Начальник политотдела Буцол заверил:

— Первая трофейная машина — ваша!

Машина машиной, а где возьмешь водителя? Они на вес золота.

Обрадовал старшина Сергеев:

— Полный порядочек, товарищ капитан! Наш наборщик и конюх Митя Рябоволенко водил когда-то танкетку. Не пропадем!

— Что же ты раньше молчал, голова садовая! Давно бы с машиной были!

— По правде сказать, товарищ капитан, я и сейчас считаю, что с лошадками сподручнее. Машина то забуксует, то мотор у нее зачихает, то вал какой полетит, а наши серые никогда не подведут. На них по любой тропочке, по любой дороге, по любому оврагу… Тише едешь — дальше будешь!

— Тоже мне мудрец! С тобой как раз побываешь в Берлине! — возмутился я.

Старшина, сверкнув глазами, ушел. Обиделся. Неделю будет дуться теперь.

На этот раз я ошибся. Не прошло и часа, как у наших палаток загрохотала полуторка. За рулем сидел красный от напряжения Рябоволенко. Видно, по дороге с него скатил не один пот. Из кабины выпрыгнул Сергеев.

— Вы плохо знаете своего старшину, товарищ капитан! Хлоп в ножки командиру автороты — и, пожалуйста, машина! Так что прежде чем обижать подчиненных, надо их слабые и сильные стороны изучать!

За хорошее дело я простил старшине эту маленькую нотацию. А он словно преобразился, отдавал одно распоряжение за другим. Появились будто из-под земли доски, брусья, брезент. Раздобыли где-то пилу, гвозди, толстую иглу с дратвой. К вечеру полуторку переоборудовали в спецмашину. Потренировались размещать в кузове наборные кассы, печатную машину, радиоаппаратуру, ящики с продуктами. Офицеры и солдаты облюбовали себе места. Хорошо! Такое дело во сне не снилось!

Тут как раз пришло распоряжение перебазироваться в деревушку в пятидесяти километрах от Бобруйска. Маршрут отмечен на карте.

Погрузились. Весь личный состав и имущество редакции — в кузове. Я — в кабине, рядом с Митей.

— Ну, танкист, вперед, на запад!

Митя Рябоволенко завел мотор. Кабина наполнилась гарью. Под кузовом что-то заскрежетало. Рябоволенко трогал то один, то другой рычаг. Машина дрожала, но не двигалась с места, будто примерзла.

— В танке все проще, — рассуждал сам с собой Митя. — Там, помню, тягу на себя возьмешь — и машина пошла. Никаких тебе шарниров и тонкостей. К тому же там гусеницы, а тут колеса.