Игорь Гарин - Непризнанные гении

Даже движение всеизменяющего времени направлено у него от первобытной пасторальной идиллии ко всеобщему разладу, от порядка к хаосу. Камоэнс, как до него Гораций, а после него Руссо, воспевал идеал блаженной сельской жизни. В заключительных строфах «Октав о несправедливом устройстве мира…» звучит гимн непритязательному, но полному духовных утех существованию на лоне природы. Впрочем, и пасторальная гармония представлена поэтом, скорее, как утопия, как недостижимый мираж, рядом с которым более реальным кажется другой исход — безумие:

Лирика Камоэнса — лирика воспоминания, тоски по утраченному блаженству, созданная за сто лет до эпоса Мильтона и предвосхищающая многие, ситуации субъективно-созерцательной лирики романтиков. Поэт-изгнанник живет иллюзией присутствия утраченного в его воображении, идеалом, запечатленным в его сознании:

С другой стороны, в лирике Камоэнса сильно звучат неоплатонические мотивы духовной красоты человека, сокрытой от суетных взоров непосвященных, темы вечности, бессмертия, небесного блаженства, любви, «бесценной красы». Отверженный и изгнанный, поэт оказывается избранником, вознесенным «над людской толпой». Любовная лирика Камоэнса совмещает в себе обе эти тенденции: абсурда бытия, разорванности сознания, драмы отторженности и — безыскусного чуда любви, изысканности чувств, наполняющих его сонеты, элегии, канцоны и особенно редондилии и мануэлино. С одной стороны, любовь обрекает поэта на неисцелимые душевные страдания (как Франческо Петрарка, он оплакивает смерть своей возлюбленной), но, с другой — составляет смысл его земного существования.

Будучи человеком «из плоти и ощущений», певцом богини, которая привела корабли да Гамы в Индию и одарила мореплавателей брачным пиршеством на «Острове Любви», Камоэнс повествует о любви-страсти, об Эросе, царящем в мире, рождающем героев и ведущем к превращению влюбленного в предмет своей любви. В любовной лирике Камоэнса доминирует метафора, смысл которой: любящий — опора любимой.

Так, рядом с Камоэнсом-петраркистом, развившем в себе до необычайности дар духовного видения чистых идей, бессмертной красоты, встает Камоэнс — певец звучащего и сверкающего, пронизанного токами земных страстей, мира. Параллельное развитие в творчестве Камоэнса двух поэтических стилей нагляднее всего воплощает его внутреннюю противоречивость, выявляет тщетность усилий поэта воссоединить распавшиеся сферы бытия.

Каким же образом отблагодарила при жизни величайшего эпического поэта, фактического создателя современного португальского языка прославленная в «Лузиадах» страна? Несмотря на то, что поэма «Лузиады» получила всеобщее признание, поэт был вынужден провести остаток жизни в бедности и лишениях. Вернувшись в Португалию стариком, по словам современника, словно сошедшим со страниц дантова «Ада», он писал о себе:

Вернувшись на родину «с больным сердцем и пустым кошельком», издавший национальный эпос (1572), который даже 400 лет спустя вызывает восхищение читателей, гений жил на мизерную пенсию, вчетверо меньшую среднего дохода плотника и назначенную сроком на… три года. Утратившего здоровье поэта выручала милостыня, добываемая мозамбикским мальчиком-слугой… Многие стихи Камоэнса были опубликованы через несколько десятилетий после смерти поэта, а памятник Камоэнсу воздвигнут в Лиссабоне только через 260 лет (!) после смерти.

Бедность не отпустила Луиса де Камоэнса до конца жизни. Еще горше для него была утрата независимости Португалии в 1580 году: «Я умираю не только в Отечестве, но и с ним вместе», — страдальчески восклицал поэт незадолго до кончины. Последние месяцы его жизни были омрачены национальной катастрофой при Алкасар-Кебире в Марокко, за которой последовало присоединение Португалии к Испании. Поэт не дожил нескольких месяцев до падения Португалии, аннексированной в 1580 году Филиппом II Испанским.

Конец несчастьям и жизни Камоэнса положили лихорадка и эпидемия чумы, но и смертельная болезнь оказалась бессильной перед величием поэтического дара лучшего сына Португалии.

Прах Луиса де Камоэнса был захоронен в церкви Святой Анны, но вскоре могила национального поэта была утрачена. Уже через 16 лет после его смерти, когда дон Гонсало Кутинью решил поставить надгробный камень на могиле национального поэта, место для него было выбрано только предположительно, а лиссабонское землетрясение 1755 года до основания разрушило саму церковь.

Когда триста лет спустя родина спохватилась, вспомнив о своих национальных героях, ей пришлось довольствоваться лишь предполагаемыми останками — я не говорю уж о том, что прах да Гамы, захороненный в Гоа, скорее всего, так и не был возвращен Португалии.