Игорь Гарин - Непризнанные гении

Смерть каждого человека — потеря для меня, потому что я связан со всем человечеством. Поэтому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит по тебе».

Джон Донн типичный модернист — всегда современный. Ирония и скепсис зрелого поэта, мистика «Анатомии мира», глубокая вера («разум — левая рука души, правая же — вера») — за всем этим стоит не крушение гуманизма, а экзистенциальное постижение внутренней трагичности бытия — всего того, что остается на похмелье после пьянящей эйфории юности.

Блажен, для кого она вечна…

Судьба наследия Донна удивительным образом напоминает судьбу большинства гениев. Просвещение не восприняло его, XVIII и XIX века просто прошли мимо, не заметив колосса. Даже Бен Джонсон, считавший Донна «лучшим поэтом в мире», призывал повесить его — за путаницу и несоблюдение размера. Повторилось то, что уже было при жизни: шквал поношений, сквозь который, медленно крепчая, надвигался вихрь признания. Сначала Керью, на века опережая Т. С. Элиота, затем, с оговорками, Драйден и, наконец, Колридж и Браунинг отдадут ему должное.

Читая забытого Донна, С. Т. Колридж не мог скрыть своих восторгов: «Я устал выражать свое восхищение…» Что вызывало восхищение Колриджа? Все! — Напряженность внутренних переживаний, поэтический пыл, тонкий вкус, сила воображения, теплота и приподнятость, самобытность, метафоричность, философичность, лиричность, образность, ритм — «лучшее рядоположение лучших слов».

То, что ставили Донну в укор, — «хромоногость», разностопность, — С. Т. Колридж расценил как поэтический подвиг.

Для того чтобы читать Драйдена, Попа и других, достаточно отсчитывать слоги. Для того чтобы читать Донна, надо ощущать Время и открывать его с помощью чувства в каждом отдельном слове.

Глубина и исповедальность, усиленные поэтической образностью, помноженные на метафоричность, привлекают к Джону Донну все большее внимание. Филдинг, Скотт, Метьюрин, Эмерсон, Торо, Киплинг цитируют его, афоризмы «короля всеобщей монархии ума» все чаще разбирают на эпиграфы, наконец, «гнилой буржуазный модернизм» ставит его имя рядом с Шекспиром, объявляя поэзию Донна одним из высочайших пиков человеческого гения.

Якоб Бёме, живший на переломе XVI и XVII веков, будучи неизвестным при жизни, стал целой эпохой в мистике и натурфилософии, подготовив почву для Уильяма Лоу, Исаака Ньютона, Блейка и Сен-Мартена. Он оставил яркий след как в немецкой метафизике, так и в истории мистицизма. Наследник Таулера и Вейгеля, воспринявший гностические, оккультные традиции и каббалу, Я. Бёме в своих трудах, почти неизвестных при жизни, охватил чрезвычайно широкий круг проблем — от философии и этики до антропологии и теории языка. Размах его видений ошеломляет — природа человека и Вселенной, Души и Бога, теософия, диалектика, доктрина Нового Рождения, символизм, теория духовно-материальных начал, духовного единства времени и пространства… Если бы не замысловатые аллегории, посредством которых Якоб Бёме выражал свои пророческие видения, его влияние на человеческую культуру могло бы стать еще шире. Но благодаря образному мышлению и «темноте» Я. Бёме многие поколения еще будут открывать для себя новые грани его учения.

Уже первое сочинение Бёме «Утренняя Заря в Восхождении» («Morgenröte im Aufgang», 1612, изд. 1634), или «Аврора» (последнее название дано издателем), начальная и предварительная работа, явившаяся результатом личного религиозного опыта, вызвала преследование церковных властей, в особенности Грегора Рихтера, бывшего тогда старшим пастором в Герлице. Эти трения продолжались и далее, вплоть до самой смерти Бёме. Приблизительно начиная с 1612-го и особенно с 1618 года Бёме создает свою теософию; работы его противоречивы и отрывочны, насыщены метафорами и символами. Бог — Сущность Сущностей, бездна и основа. Он не зол и не добр, но является первопричиной добра и зла. Всё для своего проявления нуждается в противоположности: зло есть необходимое следствие самораскрытия Божества. Для личного, сознательного, определенного бытия Бога необходима его противоположность — темное, неопределенное, бесформенное. Всякое откровение есть противоположение, реализующееся в трояком акте: стихийная воля «по ту сторону добра и зла» — начало Отца; просветление воли разумом, сообщающим ей стремление к определенному добру — начала Сына; действенный синтез воли и разума — в Святом Духе. Беспредельное познает себя в Сыне и выражает в Духе. Необходимость проявления личности обуславливает как происхождение Божества, так и возникновение материального мира. Весь мир одушевлен, план физический коррелирует с планом психическим. В мире божественном имеется семь духовно-материальных начал: жесткое, мягкое, горькое — печаль, огонь — гнев, свет — любовь, звук — разум; телесность, природа, царство радости. Они участвуют в сотворении мира, которое в сущности своей связано с разрушением духовного единства временем и пространством. Грехопадение выразилось в нежелании человека довольствоваться целостным и конкретным познанием мира и обращении его к отвлеченному мышлению, ослушании Божьей воли. Грехопадение явилось причиной плотских желаний и создания женщины, вызвало смерть. Борьба добра со злом начинается уже во временном процессе истории; люди обречены быть вовлеченными в этот конфликт, хотя в конце концов вечное начало восстановится, добро победит зло, а любовь — гнев. Свою победу человек находит во Христе: «Я внутренне умер и моя жизнь есть Он, я в Нем, но не в самом себе». Без внутреннего перерождения дела не имеют никакого значения, человек верой обретает возможность спасения.

Несмотря на то что Я. Бёме родился и воспитывался в лютеранской среде, он не признавал деления на римско-католическую, евангелическую и реформаторские конфессии и осуждал богословские споры и политико-религиозную борьбу за власть. «Ибо они, — пишет он о церковниках в своей книге о Христовых заветах, — завладели Новым Заветом и свели его к «литературному образу» или внешнему исповеданию веры, которую они стараются навязать не только бедным христианам, но даже и самому Христу. Другие же повсюду размахивают Христовым Заветом как символом и не перестают кричать: «Вот Христова Церковь! Там у них ересь и искушение, следуйте за мной, Христос здесь!». И если бы они ограничились только словами! Так нет, они натравливают христиан друг на друга, подстрекают сильных к войне и кровопролитию, губят страны и народы. И что еще хуже — они силой толкают людей к принятию подобных лжеучений и ослепили их до такой степени, что те готовы жертвовать собой и имуществом ради мнения (сути которого они не понимают) и преследуют, ненавидят и убивают за него друг друга». Для Бёме истинной церковью является не каменное здание, а Храм Божий в душе преображенного человека.