Игорь Гарин - Непризнанные гении

«При чтении Спинозы нас охватывает то же чувство, что и при созерцании великой природы в ее живейшем покое. Лес восходящих до неба мыслей, цветущие вершины которых волнуются в движении, между тем как непоколебимые стволы деревьев коренятся в вечной земле. Какое-то дуновение проносится в творениях Спинозы… Как бы веяние грядущего обвевает нас».

Это была подлинная революция в мистике, ее плюрализация знанием, отвержение обветшалых атрибутов и максимальная устремленность к вожделенному абсолюту — разве что без иконы и топора.

В речи по поводу двухсотлетней годовщины смерти величайшего из богостроителей Эрнест Ренан говорил: «Спиноза не подрывал религии, а учреждал «естественную религию», не нуждающуюся ни в чудесах, ни в догматах, ни в молитвах. Он был предшественником либеральных теологов наших дней, показывающих, что религию во всем ее блеске можно сохранить и без сверхъестественного.

Владимир Соловьев, полемизируя с Александром Введенским, тоже доказывал, что нет пантеизма — есть «религия абсолюта»; он и сам был близок к экуменической религии, свободной от суеверия, фанатизма, примитивизма и легко гармонирующей с наукой.

В полную меру сущность «светской религии» Спинозы была раскрыта Карлом Гебхардтом и затем Марсиалем Геру, увидевших в великом космополите выразителя двух фундаментальных черт западного человека — жажды познания и любви к свободе, выражавших двойную потребность ума и сердца. Мистика и рационализация — не парадокс, а сущность плюралистического мировидения, в котором наука существует не вместо веры, а наряду с ней — как рациональная вера. Символично, что Эйнштейн тоже видел в Спинозе творца «космической религиозности», призванной заменить «моральную религию», подобно тому, как последняя в свое время заменила «религию страха». «Космическая религиозность», отвергая сверхъестественного Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Святого Духа и признавая естественность рациональной компоненты мира, удовлетворяет религиозное чувство без «темных учений», чудес и всех иных атрибутов низших форм религии, берущих свое начало от тотемизма. Это — мистика без тайны, вера без суеверия, благодать без Всеблагого. Космическая религия космической эпохи.

Барух Спиноза никогда не прекращал напряженно размышлять, каким образом вещи начали существовать и в какого рода зависимости находятся они от первопричины.

Бог — единственная свободная причина.

Бог действует единственно по законам своей природы и без чьего-либо принуждения.

Хотя это находится в известном противоречии с тем, что Бог суть имманентная причина всех вещей, а не действующая извне сила, здесь более важно подчеркнуть отказ от персонификации Бога, от его образного представления.

Разобщив природу и Бога, Спиноза исходил из того, что мир не исчерпывается ими и искал места человеческому. Человеческий феномен у Спинозы есть постижение божественного начала в человеке, прорыв сквозь унылое тупое бытие, отрыв от природы и, следовательно, дух. Поэтому даже в знаменитом «усмирении страстей посредством их анализа» нет ничего языческого или материалистического — так же, как и в мотиве «самоотречения» Спинозы.

Не будучи в состоянии объяснить, каким образом материальные мозговые процессы производят нематериальные душевные, Спиноза поступал достойно своей логике: душа и тело — это одна и та же вещь, выступающая то под атрибутом мышления, то под атрибутом притяжения. (Не первое ли выражение дуализма частицы и волны?)

(Это сегодня мы знаем, что душа и тело не разное, как считал Платон, и не одно, как думал Спиноза, — а бесконечное множество состояний. И удивляемся, как этого не понимал тот, для кого вечность была заключена в каждом мгновении жизни.)

Куда важней, чем придуманный за него пантеизм, мысль Спинозы о том, что не следует злоупотреблять природой, обращать ее в свою веру. Спиноза понял это до Канта и, может быть, глубже него. В сущности, это неявное предостережение от рационализации, материализации и догматизации, и не только вовне себя — в себе тоже…

Попытка Спинозы построить универсальную систему, обходящуюся без сверхприродных санкций, оказалась особенно привлекательной для людей науки, например Эйнштейна, а также таких поэтов, как поэтов Гёте и Вордсворт, искавших единения с природой.

В заключение — несколько афоризмов Баруха Спинозы, полезных для понимания его духовных исканий:

Вещь не перестает быть истинной оттого, что она не признана многими.

В желании выражается сущность человека.

Всё прекрасное так же трудно, как и редко.

Всякая любовь, имеющая причиной не свободу духа, а что-либо иное, легко переходит в ненависть.

Если вы хотите, чтобы жизнь улыбалась вам, подарите ей сначала свое хорошее настроение.

Незнание — не довод. Невежество — не аргумент.

Ссылка на авторитет — не довод.

Понимание — начало согласия.

Опыт слишком часто доказывает нам то, что люди ни над чем так мало не властны, как над языком своим.

Ревность есть забота о том, чтобы одному наслаждаться достигнутым и удержать его.

Человеку, который стыдится, присуще желание жить честно.

Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей.

Дух вечен, так как он воспринимает вещи в форме вечности.

Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни.

Всякое определение есть ограничение.

Бог дал нам ограниченный разум и неограниченную волю, однако так, что мы не знаем, ради какой цели он нас создал.

Души побеждаются не оружием, а любовью и великодушием.

Никто не бывает так склонен к зависти, как люди самоуниженные.

Страх возникает вследствие бессилия духа.

Мы деятельны, лишь поскольку мы познаем.

Для человека нет ничего полезнее человека.

Лучше беседовать с человеком о его свободе, чем о его рабстве.

Тот, кто хочет все регулировать законами, тот скорее возбудит пороки, нежели исправит их…

Не плакать, не смеяться, не ненавидеть, а понимать!

Смотри на всё с точки зрения вечности.

Истинное счастье и блаженство человека состоит только в мудрости и познании истины.

Счастье — не награда за добродетель, а сама добродетель; не потому мы наслаждаемся счастьем, что обуздали свои страсти, а наоборот, наслаждение счастьем делает нас способными обуздать их.

Блаженство — не награда за добродетель, но сама добродетель.

Крайняя гордость или крайнее унижение есть крайнее незнание самого себя.