Ричард Холл - Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2 [litres]

Она повернулась и пошла по мягкому серому ковру к лифтам, сопровождаемая своей свитой и ароматом дорогого парфюма.

Я вернулся в номер и налил себе еще выпить.

– Это была Мадонна, – значительно сказал я друзьям.

– Правда? – недоверчиво спросил Скотт.

– Она, Бон Джови и Пи Дидди – мои соседи!

В дверь звонили еще много раз, и к половине десятого в номере уже было пятнадцать человек. Все пили и глазели в двадцатифутовое окно. В комнате легко могло поместиться полсотни гостей или даже больше. Поэтому, несмотря на то, что мои ребята были пьяны, громко смеялись и шарахались из угла в угол, она казалась пустынной.

Во время тура 18 я останавливался в дорогих гостиницах в одиночку. Мне вспоминались те времена, когда моя музыкальная карьера только начиналась.

Около полуночи тур-менеджер Sandy собрался уходить.

– Завтра много дел, – сказал он. – Пора возвращаться в свою гостиницу для бедных.

Мои музыканты и техники устроились в недорогом отеле на окраине Барселоны.

– Как там живется?

– Без проблем, – ухмыльнулся Sandy. – Если не считать крыс и дыр в стенах.

– Ты шутишь? – испугался я.

Он весело рассмеялся:

– Шучу, конечно! Все отлично.

Во время тура 18 я останавливался в дорогих гостиницах в одиночку. Мне вспоминались те времена, когда моя музыкальная карьера только начиналась. Тогда все мы заваливались в «Holiday Inn» или «Motel 6», иногда в один номер. Но теперь я стал рок-звездой и был обязан выбирать отели с номерами стоимостью не менее трех тысяч долларов за ночь.

Остальные ребята потянулись вслед за Sandy. Я закрыл дверь за последним гостем и представил себе мой номер, полный рок-звезд, их поклонников и прекрасных женщин, весело пьющих и танцующих до рассвета. Сегодня всего этого не было. Я остался один с кучей непочатых бутылок алкоголя и пустых стаканов на столах.

Меня одолевал страх: если эта жизнь, полная сбывшихся желаний, не приносит мне счастья, то что же тогда принесет?

Я смешал еще водки с содовой, завел на стереосистеме «Protection» Massive Attack и пошел к ноутбуку проверить почту. Мне написали тети, отчим Ричард и несколько нью-йоркских друзей. Я не мог сосредоточиться ни на одном из писем. Слишком расстроился от того, что вечеринка не удалась.

На глаза попалась открытая бутылка шампанского, и она тут же оказалась у меня в руках.

Я говорил себе: «Ты рок-звезда и живешь в номере с тремя спальнями и окнами на Средиземное море. Ты получил в тысячу раз больше всего того, о чем когда-либо мечтал. В прошлом году ты заработал больше 10 000 000 долларов, и в твоем лофте в Нью-Йорке стены коридора увешаны золотыми и платиновыми пластинками. Одна неудавшаяся ночь и то, что ты остался один, на фоне всего остального ничего не значит!»

Эти слова мне не помогали.

– На хер все, – сказал я вслух, поливая кожаную спинку дивана шампанским.

– На хер! – сказал я небу над морем, своей мертвой матери, пустоте.

Мне полегчало, и я повторил «На хер!» еще громче.

В последнее время получать удовольствие от жизни становилось все труднее. Чтобы напиться, мне приходилось пить больше. Чтобы чувствовать себя уверенно, мне нужно было спать с большим количеством женщин. Чтобы ощутить свою «звездность», нужно было давать все больше и больше интервью и читать о себе не в одном-двух журналах, а в десяти.

Я открыл еще одну бутылку шампанского и поднялся наверх. На стеклянной лестнице споткнулся и упал. Сел на ступеньку, сделал большой глоток из бутылки и заплакал. Все было совсем не так, как ожидалось. Взрослея, я точно знал: если бы Вселенная подарила мне успех как музыканту, я был бы самым счастливым человеком на свете. А если добавить к этому богатство, славу, награды, секс и алкоголь, то моим восторгам не было бы предела. Простая математика!

Но сейчас я был несчастен и полон жалости к себе. И меня одолевал страх: если эта жизнь, полная сбывшихся желаний, не приносит мне счастья, то что же тогда принесет?

В старших классах я слушал Joy Division и думал о самоубийстве. Оно казалось красивым, полным впечатляющего трагизма действом. Убив себя, я сделал бы сразу несколько важных вещей:

– объявил бы всему миру, что был несчастен;

– покончил бы с этой жизнью, полной печали и бед;

– вступил бы в ряды уважаемых людей, таких как Иэн Кертис, Альберт Камю и Эрнест Хемингуэй – все они покончили с собой.

В последние годы ко мне пришел успех, и я почти не думал о самоубийстве. Но теперь депрессия вновь стала мне нашептывать о нем.

Я встал, все еще плача, и спустился по стеклянной лестнице обратно к буфету. Налил себе выпить, снова вернувшись к водке. Прошептал:

– Я должен умереть. Я один. И я должен умереть.

Интересно, гордилась бы мама моими успехами? Я вспомнил, как дал ей послушать запись какой-то моей музыки; мне было тогда лет шестнадцать. Она сидела на коричневом поролоновом диване, который неизменно следовал за нами, где бы мы ни жили, и прижимала к ушам дешевые наушники. Когда музыка закончилась, она широко и удивленно раскрыла глаза, улыбнулась мне и сказала:

– Ух ты!

Она хотела этого для меня: чтобы я прожил жизнь артиста, чтобы создавал музыку и повидал мир. Я заплакал еще сильнее, потому что получил все, чего она для меня желала, и я все испортил.

Я понятия не имел, как стать счастливым. Никчемный неудачник…

Едва держась на ногах, я подошел к окну. Я мог только смотреть сквозь двадцатифутовые окна: их нельзя было открыть.

Я вернулся наверх. Может быть, мне удастся выброситься из маленького окна спальни? Но нет, оно открывалось, создавая просвет между рамами всего в несколько дюймов.

Я лежал на толстом ковре в спальне, рыдал и просил у моей покойной мамы и Господа Бога прощения за то, что стал разочарованием для них.

Мы с мамой заключили сделку: если я усердно работаю по дому и выполняю все домашние обязанности, она выплачивает мне не 50, а 75 центов в неделю. Поэтому в одну из октябрьских суббот я в течение двух часов сгребал в кучу опавшие листья и складывал их в пластиковые мешки, которые выставлял в ряд у гаража.

После смерти деда бабушка продала дариенский дом с семью спальнями. Она плакала, уезжая из него: в нем прошли несколько десятилетий ее счастливой семейной жизни. На вырученные деньги она купила два небольших коттеджа. Один – в соседнем Норуолке – для себя, а другой – рядом с железнодорожным вокзалом Дариена – для нас с мамой. Наконец у нас появился собственный дом с хорошей системой отопления и небольшой прилегающей территорией с лужайкой и деревьями. Уборкой на участке должен был заниматься я. Все-таки мне уже исполнилось 14 лет.

Сгребание листьев я считал приятной работой. Она не шла ни в какое сравнение с утомительной летней стрижкой газона с помощью старой ручной косилки, которую нам подарили новые соседи. Я с силой вонзал зубья грабель в хрупкие сухие листья, и звук удара напоминал мне бой малого барабана в джазовой композиции на старой маминой пластинке.