Максимилиан Саукке - Неизвестный Туполев

Самое удивительное в этой истории состояло в том, что в стране в это время из двухмоторных фронтовых бомбардировщиков были лишь устаревавший СБ и не проходивший еще государственных испытаний, но уже широко разрекламированный в ЦК своим создателем бомбардировщик ББ-22 (Як-4). Поэтому говорить о выпуске двухмоторных бомбардировщиков в январе 1939 году было рановато — не было эталона для серийного производства. Но так как конструктор ББ-22 был в фаворе у вождя, то его машину запустили в большую серию до окончания государственных испытаний.

В предвоенные годы вождь, беседуя с молодым конструктором ББ-22, делился с ним мыслями о состоянии отечественной авиации.

«Говорите то, что думаете, и не смущайтесь, — подчеркивал Сталин . — Мы вам верим, хотя вы молоды. Вы знаток своего дела, не связаны с ошибками прошлого и поэтому можете быть объективным больше, чем старые специалисты, которым мы очень верили, а они нас с авиацией завели в болото».

История жестоко посмеялась над «проницательным» вождем.

Да, к началу Великой Отечественной войны успели выпустить около 600 ББ-22. Участие их в войне с Финляндией обнаружило невозможность доведения конструкции самолета до тактико-технических требований военных, и ВВС КА отказались принять машину на вооружение.

Пока вождь беседовал с молодым специалистом, «не связанным с ошибками прошлого», и просил его без стеснения высказать свои мысли, в том числе и «о том или ином работнике» (во всех изданиях книги «Цель жизни» эти мысли, к сожалению, опущены), «старые спецы» трудились в ЦКБ-29. И создали самолеты, ставшие гордостью отечественной авиации.

Все шире становился фронт работ по четырем машинам. Полным ходом в производство пошли чертежи. Начальники цехов начали вызывать на рабочие места ведущих конструкторов для решения технических вопросов. Перед Кутеповым встали две сложные проблемы. Надо признать, что разрешены они были просто и изящно.

Проблема первая: все ведущие конструкторы — «зеки». Не пустить их в цех нельзя — станет работа. Притащить в КБ из цеха фюзеляж или крыло также невозможно. А как предотвратить вполне вероятное и безусловно вредное бесконтрольное общение зеков, вызванных в цеха, с вольными технологами, мастерами, да и с кадровыми рабочими, со всеми теми, которые хорошо знали и уважали этих самых зеков, когда они были свободными людьми? (Когда Андрей Николаевич впервые после ареста появился в цехах своего завода, кадровые работники были обрадованы и несказанно удивлены. Дело в том, что был слух о том, что Туполева расстреляли. Правда, подходить к нему при сопровождающем его охраннике, естественно, опасались.)

Из затруднения вышли самым простым путем — значительно увеличили число охранников (их обычно называли «тягач» или «попка»), которые обязаны были всюду сопровождать зеков и не допускать разговоров с ними на непроизводственные темы.

Вторая проблема была значительно сложнее. Как известно, в инженерном деле царит не коллективная, а индивидуальная ответственность, особенно, если работа выполняется арестантами. Это значило, что все чертежи должны были подписываться соответствующим начальником, то есть арестантом. Но, во-первых, это же будет позорно, если сборочные чертежи новых секретных самолетов ВВС будут утверждены подписями «врагов народа»! Во-вторых, как начальникам сборочных цехов разобраться, на какую из четырех строившихся машин следует поставить ту или иную деталь, полученную из смежных цехов?

Но таланты есть везде, были они и в ведомстве Кутепова. Удалось найти исключительно оригинальное решение — все начальники-«зеки» получили индивидуальные «факсимиле», так называлась эта штука официально. У зеков же было более простое и верное определение — «копыто».

Оно представляло собой прямоугольную печатку с четырехзначным числом. И вместо подписей зеков на чертежах появились оттиски разнообразных «копыт».

«Копыта» решали и другую проблему — определения принадлежности детали к той или иной машине. Для этой цели сумма цифр на «копытах» каждого СТО была строго постоянной и равнялась числу, стоящему на «копыте» руководителя СТО. «Копыто» А. Н. Туполева (0011) имело число 11, у Л. Л. Кербера было «копыто» с цифрами 1262 (1+2+6+2=11), у Б. А. Саукке — 0056 (0+0+5+6=11) итак далее.

Копыто Л. Л. Кербера. Рисунок Л. П. Залесского

Этим простым изобретением были решены обе проблемы: ни один чертеж не имел явной (факсимильной, без кавычек) утверждающей подписи «врагов народа»; а просуммировав цифры, оставленные «копытом» на чертеже, становилось ясно, на какую из четырех машин следует направить деталь.

В июне 1940 года заключенных по одному вызывали в отдельную комнату в здании КОСОС и зачитывали приговор Военной коллегии Верховного суда по его делу. Вынесенное «тройкой» во главе с В. В. Ульрихом (обвиняемый при этом не присутствовал) оно было лаконичным и деловым: за контрреволюционную или антисоветскую деятельность имярек присуждался к 10, 15, а иногда и 20 годам заключения. После этого зеку надлежало своей подписью удостоверить, что с приговором он ознакомлен.

Кто-то решил не подписываться, вспоминает Алимов, но, вернувшись через несколько дней из карцера Бутырской тюрьмы, «осознал» свою ошибку и расписался. Установившийся ритм работы был нарушен; все были подавлены. Стало ясно, что власти не удовлетворились незаконным арестом невинных людей и решили превратить их в пожизненных рабов-арестантов.

Справедливости ради надо сказать, что 1940 год принес и несколько радостных известий. Вышли на свободу оба Владимира Михайловича — Петляков и Мясищев. Для постановки в серию своего бомбардировщика Петляков получил Московский завод № 22. На фронтах Великой Отечественной войны сражалось 11 тысяч петляковских машин Пе-2.

Мясищев получил возможность в более спокойной обстановке заканчивать свой проект дальнего, высотного бомбардировщика — ДВБ-102.

Перед выходом на свободу Мясищеву вручили интересную справку. Из нее следовало, что

«он с 5января 1938 г. по 27 июня 1940 г. содержался в Бутырской тюрьме НКВД. Из под стражи освобожден на основании постановления Президиума Верховного Совета СССР со снятием судимости».

Таким образом, благодаря справке обозначились обе стороны медали: одна — ЦКБ-29 НКВД, другая — Бутырская тюрьма НКВД. Какая из них лицевая, трудно сказать.

Справка, выданная В. М. Мясищеву перед выходом на свободу