Берт Кейзер - Танцы со смертью [умирать в доме милосердия] [litres]

– Кого-нибудь, к кому могли бы МЫ обратиться? Мне это нужно? Ты не знаешь Брама Хогерзейла. Он не даст спуску врачам, которые охотятся за ним аж до могилы. Он, вероятно, сидит прямо у своего почтового ящика, этакий астральный скелет, и презрительно сдувает твои счета туда, откуда они пришли. И сколько раз ты уже отправлял их?

– Два раза.

– Поражаюсь то ли твоей смелости, то ли легкомыслию. И чье же имя ты пишешь?

– Просто Б. Хогерзейл.

– Но ведь он умер! Виллемс, побойся Бога, не посылай ему больше никаких счетов. Эти шесть или семь паршивых десяток – мертвые деньги, которые ты можешь использовать как страховку для покрытия расходов на свое погребение.

– Значит, из его семьи ты никого не знаешь?

Вот уже и Де Гоойер мучается с эвтаназией: «Каждый вызывает у меня чувство, что я всё делаю неправильно. Собирающийся умереть думает, что я слишком выжидаю; для ухаживающего персонала – всё делается слишком быстро. Доктор А. считает, что вообще всё неправильно, старшая дочь придерживается мнения, что это, собственно говоря, вообще не нужно. Доктор Б. считает, что диагноз не окончательный, аптекарь полагает, что доза слишком мала. По мне, пусть их всех прохватит singultus vaginalis»!

– Singultus vaginalis?

– Именно, вагинальная икота, – и удалился.

У менеера ван Рита плохие сосуды и поэтому повсюду закупорки: в мозге, в сердце, в почках, в ногах. Стоя около него, опасаешься, что из-за всех этих разрушенных обызвествленных сосудов он с треском рассыплется, превратившись в облако пыли.

Мы говорим о Смерти.

– На что можно рассчитывать после смерти, как вы думаете?

– На завершение в любви, – решительно отвечает он.

– Но что это такое – завершение в любви?

В ответ он указывает мне на оставшуюся часть моей жизни.

У ван Рита приятная черта: в разговоре с ним у тебя никогда не возникает чувства, что пока что ты дурак, который, быть может, когда-нибудь и созреет до прекрасных истин.

– Это учебная планета, друг мой. И ты учишь здесь совсем не то, что я.

Он вырос в Амстердаме, в квартале близ Вондел-парка, и рассказывает, что профессор Бурема, хирург, даже в самый разгар лета всегда был в белых матерчатых перчатках, когда проезжал на велосипеде через Вондел-парк, направляясь в Бинненгастхёйс [220] Больница в Амстердаме, существовавшая до 1981 г. . «Чтобы защитить свои руки», было понятно каждому. Врач как священнослужитель, тело как храм. Замечательная виньетка для Медицины 1958 года.

В середине дня с Карелом ненадолго зашли на кладбище. Мне кажется, он прекрасно сможет провести время: спокойно пройтись по залитым солнцем дорожкам, не читая при этом надгробные надписи и не высчитывая каждый раз возраст покойников. Но из этого ничего не выходит. Он всё говорит, говорит – о сроках разложения трупов, о цитостатиках и антибиотиках, которыми некоторые из них наполнены до краев, когда их кладут в могилу; о пластиковых мешках, в которые в наше время часто заворачивают тело, чтобы воспрепятствовать проникновению влаги; о шансах находящихся в земле бактерий добраться до таких трупов.

Освобождать могилы никогда не представляло особых трудностей, потому что уже через несколько лет труп превращался в чистый скелет и не вызывал отвращения. Но в последние годы это стало одной из наиболее отталкивающих сторон работы на кладбище. Для могильщиков существует опасность наткнуться на труп, полный «кимихалиев», завернутый в еще не до конца разъеденный пластик, так что приходится иметь дело с огромным мешком отвратительной дряни, и еще нужно надеяться, что там нет смертоносного излучения.

– Карел, пожалуйста, прекрати. Сейчас лето. И мы еще живы. К чему эти разговоры о мертвечине?

– Прошлым летом я два месяца проработал на местном кладбище.

Там его поразила невероятная чушь, которую люди на полном серьезе выкладывали друг другу о вещах, привидившихся им со страху. Могильщики расписывали труп, до того переполненный мерзкими веществами, что земля на два метра вокруг превратилась в слизь. Подобные россказни можно было услышать и о наступлении смерти: «Сначала она вся разбухла, а потом померла».

– Знаешь, пожалуй, пойдем обратно, – говорю я по прошествии получаса.

– Пошли. А неплохо прогулялись на свежем воздухе?

Мы идем обедать вместе с Эссефелдом и Яаарсмой. Эссефелд рассказывает об одном коллеге-священнике, который после сильной душевной борьбы наконец осмелился-таки пойти к женщине. Он стал совсем другим человеком и в слепоте, которую иногда приносит любовь, поведал эту потрясающую новость своему епископу, монсеньору Б. Реакция была следующая: «Было бы лучше, если бы ты был гомофилом, ибо когда ты идешь по улице с мужчиной, это никого не шокирует».

– Эссефелд, – спрашиваю я, – почему ты всё еще состоишь членом этого клуба? Мне кажется, ты вовсе не циник.

– Ах, куда я пойду в таком возрасте? Господь поймет, почему я всё еще там.

Поскольку мы заговорили о католицизме, Яаарсма сообщает, что, возможно, напал на след католических бородавок. Речь идет об одной до сих пор всё еще неясной классификации определенного вида бородавок на подбородке, верхней губе или щеке пожилых женщин. Названные бородавки встречаются только у худых женщин, не у пухленьких или полных, «что сразу же дает отправную точку для этиологии этих дермальных повреждений: почти наверняка это сгущение либидо, процесс, который никогда не наблюдается у полных особ, так как в этом случае наличествует течь в оральном удовлетворении».

Есть еще много неотложных вопросов в далеко не освоенной области этих захватывающих кожных коринок. «Так, например, я предлагаю различать католические и протестантские бородавки». Согласно Яаарсме, все они социогенного происхождения, так что полностью излечимы посредством плацебо. Попутно он дает свое определение «абсолютного нуля плацебо: это если стену сначала красишь ничем, а уже потом – краской».

Повсеместно существует полная неразбериха с лекарствами в дешевых упаковках, выпускающимися по лицензии, например в Италии, так что в точности одинаковые таблетки в простых картонных коробочках или пеналах поступают на рынок.

«Я слышу, как уже кричат, – вещает Яаарсма, – нет, послушайте, дайте мне настоящее французское лекарство, которое на три гульдена дороже. В конце концов ведь это мое тело!»

Карел рассказывает, что он применяет также акупунктуру. Сейчас на это большой спрос во врачебных практиках. Читайте объявления.

«Знаю, но ведь в этих объявлениях прочитывается: „Кандидаты с дипломом магистра Магии получают преимущество“. Ты же не попадешься на эту удочку?»

Тем не менее он ставит иголки с тем же непроницаемым видом, с которым делает инъекции пенициллина, хотя кто его знает, что он при этом думает.