Георгий Санников - Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Петр Андреевич принял решение отказаться от использования Лукинова в качестве банщика.

— Вы представляете, что может подумать Брандт? Вдруг ему покажется, что мы специально демонстрируем ему так искусно и живописно расписанного татуировкой человека, намекая на нацистов в концлагерях, где практиковалось делать абажуры из красиво татуированной человеческой кожи. Жаль, но Лукинов для такой работы, к сожалению, не подходит.

Нам с трудом удалось убедить посла в обратном. По нашей рекомендации Василий был облачен в белую поварскую куртку, закрывающую ему всю грудь и живот с чудо-рисунками, а выделенные ему такого же типа поварские брюки, обрезали чуть ниже колен. На голову Лукинова мы водрузили белую шапочку типа головного убора американского военного матроса. Все эти вещи мы приобрели в одном из специализированных магазинов в Западном Берлине. Вопрос был закрыт.

Прием Брандта прошел успешно. Особенно ему понравилась наша баня-сауна и симпатичный банщик, он же бармен, Вася Лукинов.

Шел выпускной экзамен по истории СССР последнего, тогда 10-го класса. Выпускников всего-то человек десять. Школа при посольстве — особая. Она считается как бы немецкой спецшколой в нашем понимании, то есть ее учебная программа такая же, как в московских спецшколах с преподаванием на немецком языке. Но в посольской школе работают и учителя-немцы, а часть учеников — немецкие дети из семей ответственных сотрудников партийных или государственных органов Республики. В ней учатся и дети дипломатов из стран социалистического лагеря, аккредитованных в ГДР. В общем, школа на особом положении. Здесь в равной степени звучит русская и немецкая речь. Лучший ученик 10-го класса — сын болгарского посла, также в числе сдающих экзамен по истории. Он учится в нашей школе с пятого класса. Общий любимец. Красивый мальчик. Наши девочки на него заглядываются. Он всем нравится. Учителям тоже. С ним нет никаких проблем. Мальчик за все годы учебы имел только пятерки. Он готовится к поступлению в Московский институт международных отношений и твердо идет на золотую медаль.

За столом экзаменационной комиссии восседают трое — директор школы Виталий Михайлович Стрельников (историк по образованию, он и вел этот класс), учитель физики (он же завуч) и еще кто-то из учителей. Мы со Стрельниковыми дружим. Его жена — Анна Михайловна — тоже учитель истории. Симпатичные милые москвичи. Их берлинская командировка — вторая. За границей они уже работали и хорошо себя зарекомендовали. Оба, естественно, члены КПСС. Виталий не только отлично владеет своим предметом, но и великолепный педагог-воспитатель. Абсолютно неконфликтный человек, умеющий не только располагать к себе родителей и детей, но и успешно руководить, как правило, сложным в условиях заграницы коллективом учителей. Это не в Союзе работать, даже в любой самой престижной спецшколе. Но Стрельников справлялся и был любим и уважаем всеми. Все у него шло гладко до злополучного случая на этом выпускном экзамене по истории…

Сын болгарского посла берет билет и зачитывает его. Последний вопрос — Гражданская война в России в 1918–1922 годах. Просит отвечать без подготовки. Стрельников советуется с членами комиссии, мальчик начинает отвечать. Он особенно любит историю и, как мне ранее рассказывал Виталий, увлекается работами Ленина, Сталина, знаком с целым рядом произведений Маркса и Энгельса. Более того, он для его возраста прилично разбирался в основных политических течениях, особенно в анархизме [82]. Он рассказывал Виталию, что в огромной отцовской библиотеке имеются, наверное, все работы классиков марксизма-ленинизма, включая и теоретиков анархизма. Естественно, мальчик был патриотом коммунистического строительства, мечтал стать дипломатом, чтобы продолжить дело своего отца-коммуниста, воевавшего с немцами в годы Второй мировой в партизанском отряде в Ро-допских горах, бывшего участника восстания болгарской армии в сентябре 1944 года и боев с вермахтом агонизирующей нацистской Германии…

Третий и последний вопрос… Мальчик быстро и со знанием предмета отвечает. Формулировки и ответы предельно лаконичны и правильны в соответствии с преподававшимся учебным материалом. Стрельников довольно улыбается и останавливает отвечающего.

— Я думаю, — говорит директор, — комиссия не будет возражать против самой высокой оценки.

Неожиданно мальчик говорит, что считает необходимым все-таки до конца осветить вопрос о Гражданской войне, изучением истории которой он всегда интересовался более всего. И вдруг он произносит:

— Я бы хотел подчеркнуть особую роль Троцкого в создании Красной армии, Реввоенсовета Республики и сказать, как оценивал его вклад Ленин.

Он начал цитировать Ленина. Стрельников сразу же попытался остановить мальчика. Но не тут-то было. Тот упрямо продолжал говорить о выдающейся роли Троцкого в Гражданской войне, как бы демонстрируя свои знания, выходящие за рамки учебной программы. Стрельников дважды прерывал его, давая нужную в те годы и соответствующую политике нашей партии оценку Троцкого, одновременно пытаясь не втянуться в опасную полемику. Члены комиссии молчали, опустив головы. После завершения экзамена по истории один из членов комиссии заявил, что об отличной оценке не может быть и речи. Стрельников стал возражать ему, ссылаясь на высокий уровень подготовки этого способного мальчика.

— Главное, — говорил Стрельников, — он сын посла Болгарии. И увлечение в данном случае Троцким, наверное, известно отцу. Это же скандал на политическом уровне. Будь он советским ребенком, я бы согласился с вашим мнением и сам бы поставил ему «тройку», которая бы лишила его не только золотой, но серебряной медали. Но ведь не тот случай. И конечно же случившееся на экзамене станет известно его отцу. Мальчик один из немногих в школе претендентов на золотую медаль [83]. Если он получит даже «четверку», не говоря уже о «тройке», он вообще не получит медаль. Уровень его подготовки и знаний известен всем нашим учителям.

Эту историю я услышал от самого Стрельникова на следующий день после экзаменов (было воскресенье, он пришел к нам домой). С ним была истерика. Он плакал как ребенок, причитая: «Все кончено, меня отправят в Союз и исключат из партии. Я знаю, у нас иначе быть не может. Мне передали — на столе посла лежит бумага о моем поведении на выпускном экзамене по истории. Я виноват, и этого не отрицаю. Но ведь это же сын болгарского посла. Как я мог поступить иначе?»

Я впервые в своей жизни наблюдал испуг, в общем-то, ни в чем не повинного человека. Если все было так, как он мне рассказал, вины его ни как коммуниста, ни как руководителя и педагога не было. Наоборот, действия его были взвешенными и правильными. Кстати, позже выяснилось, что написавший на имя члена ЦК нашей партии посла Абрасимова, тоже, между прочим, великолепный педагог и член КПСС, давно подкапывался под директора Стрельникова, чтобы занять его место. Вот такие дела. Я как мог успокоил Виталия.