Георгий Санников - Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

— Я думаю, — сказал Наннен, — не стоит так «популяризировать» эту тему. Мы принесем свои извинения. Я готов направить письмо послу Абрасимову или в Москву, МИД, в ваш партийный аппарат. Как известно, есть две точки зрения на болезнь Ленина: одна утверждает, что его быстрый уход из жизни связан с перенесенным в молодые годы сифилисом, другая отрицает эти утверждения и так же аргументированно и объективно доказывает противоположную точку зрения. Повторное привлечение внимания к этой проблеме вызовет более широкий резонанс. Журналу будет выгодно повторить изложенную ранее историю, только в противоположной трактовке.

Наш телефонный разговор был довольно бурным. Я несколько раз даже перебивал Наннена, убеждая его, что в каждом обществе есть святые символы, свои иконы, и никому непозволительно их задевать.

— Мы никому не дадим пачкать грязью наши иконы, — дословно сказал я Наннену.

Внутренне я был в чем-то согласен с Нанненом. Его предложение о личном извинении письмом я считал более разумным.

— Хорошо, — сказал я в заключение Наннену, — я доложу наш разговор послу и через пару часов перезвоню.

Посол Абрасимов при мне позвонил Суслову по ВЧ:

— Мои сотрудники после заявления протеста и последующей беседы с руководством «Штерна» доложили следующее: публикация опровержения материала в очередном номере журнала только повысит интерес читателей к этой теме. Таким образом, настаивая на опровержении, мы достигнем обратного результата.

Суслов прервал посла, и я был тому свидетель. До меня донеслись его слова:

— Я вам дал четкое указание, товарищ Абрасимов. Выполняйте.

В аппарате раздался щелчок, это Михаил Андреевич бросил трубку.

— Слыхали? — Петр Андреевич посмотрел на меня.

— Да, — ответил я.

— Выполняйте.

Вскоре я вновь был в западноберлинском бюро «Штерна»…

Через две недели, совсем близко от столетнего юбилея нашего вождя, со ссылкой на ранее опубликованную версию о сифилисе, журнал дал материал о мнении врачей, доказывающих, что Ленин не был болен сифилисом. Эта публикация была помещена под фотографией Владимира Ильича в траурной рамке размером 6x9 см.

Позже в представительстве «Штерна» я получил данные о результатах продажи этого номера журнала. Если мне не изменяет память, практически был распродан весь тираж, и только небольшая его часть была передана на хранение в архив. Как нас и предупреждала немецкая сторона, спрос на это номер был таким большим именно из-за материала о болезни Ленина. Посол направил в Москву составленную мною справку о результатах наших действий по выполнению указания товарища Суслова. В этой справке упоминалось и о повышенном интересе читателей, спровоцированном упрямством нашего секретаря по идеологии. Реакция Центра на справку мне неизвестна.

В тюрьме Шпандау, где содержался единственный оставшийся там узник Рудольф Гесс, мы очутились по приглашению наших военных. Нас было трое — Б.П. Хотулев, Ю.А, Гремитских и я. В этот день должна была произойти смена советского караула американским. По существующим правилам заключенных поочередно охраняли бывшие союзники по антигитлеровской коалиции — Советский Союз, США, Великобритания и Франция. Каждая сторона, сменяя друг друга, должна была в течение одного месяца нести караульную службу. При этом заключенные (к тому времени единственным оставался Рудольф Гесс) получали довольствие дежурившей стороны, в том числе постельное и носильное белье, воду, напитки, продукты питания, медицинское обслуживание. Более всего Гесс не любил советское дежурство. Постельное и нижнее белье ему выдавалось наше, солдатское. Оно, естественно, отличалось от более комфортного западного. Не получал он от наших фруктов и овощей нужного вида и количества, входивших в обязательный рацион военнослужащих западной стороны. В общем, Гесс нашу смену не любил, предпочитал французскую за обилие сыров и экзотических фруктов, сносно переносил он и англичан, но не скрывал своей неприязни и к американскому рациону.

То, что мы увидели в камере Гесса и других, предназначенных для его обслуживания помещениях, нас удивило и показалось даже чем-то чрезмерным. Уже давно все или почти все было расписано журналистами всех мастей, изданы сотни книг о жизни узников тюрьмы Шпандау, и все же эта тема всегда будет будоражить сознание людей и вызывать их любопытство, связанное с каким-то мистическим страхом к этой части всемирной истории, небывалой, чудовищной трагедии, едва не постигшей все цивилизованное человечество.

В те годы существовал строгий запрет, и он неукоснительно соблюдался: никаких публикаций о правилах и условиях содержания узников и о них самих, никакой информации посторонним.

Сначала нам показали тюремную камеру, где содержался Гесс. Должен отметить, что это была самая настоящая тюремная камера, как и положено в тюрьме, ограниченной площади. Наверное, не более 12–14 квадратных метров, но с довольно высоким потолком, явно более четырех метров, с размещенным наверху круглым плафоном. Слева деревянная кровать без единого железного гвоздя, но с удобным, без металлических пружин матрацем. Справа в углу унитаз и маленький умывальник. Прямо в левом углу за кроватью небольшой деревянный стол, над ним на стене книжная полка с набором книг неполитического содержания. Табурет. Высоко расположенное, продолговатое, уходящее почти под потолок зарешеченное окно с небольшой форточкой, которая в момент нашего прихода была открыта настежь.

На кровати с босыми желтого цвета с пергаментным отливом ногами лежал длинный и костлявый старик (Гессу тогда было без малого 70). Седые волосы были не причесаны. Седой щетины бритва не касалась несколько дней. Вид у него был, в общем-то, чистый, но весь он был какой-то неопрятный. «А ведь в молодости да и позже был красавец», — невольно подумал я. «И это “наци номер два”, тот самый, который вместе с Гитлером сидел в 1924 году в тюрьме Ландсберга за организованный ими антиправительственный путч осенью 1923 года в столице Баварии Мюнхене? Он, который был личным секретарем фюрера, а потом долгие годы его заместителем? А в тюрьме записывал за своим кумиром — Гитлером, диктовавшим ему «Майн Кампф»? Неужели этот так беспомощно выглядевший старик — “преданный пес фюрера”, как его называли в прежние годы нацисты из близкого окружения Гитлера? Нет, я должен прикоснуться к плоти этого дьявольского существа. Он не может быть человеком».

Я протянул руку и слегка коснулся большого пальца ноги Гесса. Никакой реакции. Но это был живой человек!