Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

Нет, так и не поняли меня наши коммунисты.

Даже Тамара Андрияновна. Не своё личное дело и не саму себя защищала и отстаивала я.

Отстаивала активное отношение к жизни и себя, как часть носителя его, отстаивала необходимость ценить и беречь людей, способных к самостоятельному творческому мышлению, людей, свободных от материальных расчётов в личную пользу, для которых самое главное — не приспособиться к жизни, к обстоятельствам и окружающей среде, а стараться изменить их в интересах миллионов тружеников, простых людей труда.

Добивалась, чтобы наш руководящий партийный орган — Райком и его первый секретарь в оценке людей исходили не из своего корыстного стремления сохранить свою власть над людьми, заставить подчиняться их своим требованиям без всякой критической оценки их, а из того, полезна ли деятельность человека для общего дела и что лежит в основе её: свои корыстные цели или бескорыстное служение нашему общему партийному делу.

Добивалась внимательной оценки человека с партийных, классовых позиций.

Защищала и отстаивала не свою, а нашу мораль, нашу идеологию против идеологии тех, кто живёт по принципу: «Моя хата с краю», кто равнодушен к добру и злу, кто предпочитает не трогать грязи, боясь ненароком запачкаться от неё, оставляя эту неприятную работу для других, на которых они ещё и посматривают свысока: «Смотрите, в какой грязи барабается, не то, что я, чистенький за добренький. Стану я пачкать себя этой неблагодарной работой! Пусть кто-то другой очищает наш дом от всякой нечисти, только не я».

Разве не заслуживает такое обывательское отношение к жизни самого сурового осуждения?

Не осудили….

Разве не долг партийных органов пропагандировать и защищать активное отношение к жизни?

Не защитили….

Добилась ли я чего?

Несмотря ни на что, думаю, что все-таки кое-чего добивалась, хотя бы того, что впредь постараются более осторожно и внимательно подходить к людям, больше советоваться с первичной парторганизацией, спрашивать её мнение, а не диктовать сразу ей свою волю. Не захотят же, чтобы кто-то ещё дошёл до ЦК КПСС!

Что же нужно для того, чтобы воспитывалось у человека высокое сознание общественного долга?

Прежде всего, чтобы марксистско-ленинское учение о победе коммунизма стало его глубоким внутренним убеждением, а не фразой для лекций и выступлений, чтобы человек чувствовал себя по-настоящему хозяином жизни, ответственным за все, а не сторонним наблюдателем, и чтобы чувство это не гасилось, а постоянно поддерживалось.

Только при этом условии загорится душа и будет гореть неугасимым огнём стремления как можно полнее отдать себя людям, общему делу.

И если загорелся такой огонь — дело всех, и в первую очередь партийных руководителей поддержать его. Без такой поддержки при существующих материальных условиях долго он не прогорит. Она нужна человеку, в котором горит душа, как костру дрова.

Как получилось со мной?

На мою рабкоровскую работу смотрели не как на наиважнейшую общественную деятельность, стремление привлечь к оценке факта наибольшее количество людей с тем, чтобы они осудили плохое и поддержали доброе, хорошее, чтобы люди не оставались равнодушными к тем, кто рядом с ними, а как на некое пристрастие к писанине.

Вспоминается ещё заключение психиатра профессора Лещинского: «Имеет склонность выискивать действительные и мнимые недостатки и писать о них».

Ну как же! Специально выискивала, чтобы о них писать, чтобы было о чём строчить в разные инстанции.

Как это было далеко от истины!

Первый удар по рабкоровской работе был нанесён тогда, когда в один из холодных дней января 1973 года, пробив двойные стёкла, в комнату влетела палка. Было это как раз тогда, когда готовилась статья о непорядках в нашем Торговом объединении, и об этом узнали. Хотели устранить меня, заставить замолчать.

И хотя о разбитых стеклах сразу же было сообщено и участковому, и в Районный отдел милиции, виновника постарались не найти, потому что ясно же было, что он связан с председателем Торгового объединения Бируком, мужем племянницы всесильного Жукова.

Участковый составил акт, и на том дело закончилось.

— Это всё из-за твоей писанины, — ругал меня мой благоверный. — Вот ищи сейчас где хочешь стекло и вставляй. Да не забудь ещё, что оно денег стоит.

— Что же мне из-за этого и молчать обо всём, что они там делают? И слышать, да не слышать. Так что ли, по-твоему? — огрызалась я.

— Погоди, они тебе ещё не это сделают, — пригрозил муж.

Вот тут и пробежал холодок в душе, как подумалось об этом. Как никогда, почувствовала я свою зависимость от личного хозяйства и то, что не имею права рисковать материальным положением всей семьи.

«А что? И сделают, если почувствуют полную безнаказанность в этом. Что стоит моим недоброжелателям вообще перебить все стёкла в доме, поджечь стог сена, оставленный на лугах, отравить нашу корову или сделать ещё какую-нибудь гадость? Какой это будет для нас большой материальный ущерб! И, главное, всё будет сделано безнаказанно! И не найдётся ни на одного человека, кто бы встал на мою защиту. Не захотят встать, потому что задели-то не их! Зато найдётся много таких, которые скажут: «Так и надо. Кто просил соваться туда, куда не спрашивают?»

Нет, не могла я больше писать при таких условиях.

Можно идти в бой, если рядом с тобой бьются другие. Одному — трудно. Только высокое чувство сознания необходимости этой борьбы и поддерживает.

А если и его убивают?

Окончательно похоронена была моя рабкоровская деятельность после того памятного разговора:

— Вам не запретили ещё печатать мои статьи?

— Да, разговор был….

«О-о, они приготовились уже запрещать помещать мои статьи в газету! — сразу подумалось мне. — Что же, придётся отказаться их писать, чтобы не дать им возможности лишний раз причинить мне неприятность вместо того, чтобы поддержать меня в борьбе со злом».

Запрещать…. Как будто я писала ради собственного своего удовольствия, а не из чувства долга перед людьми! Как будто рабкоровская работа была просто моей прихотью, а не общественной работой!

А ведь каждая моя статья была выражением не только моего личного мнения, но и общественного, партийного.

Хоть бы об этом подумали!

Нет, им надо было только унизить и оскорбить меня. Что им до общей пользы!

Полезная деятельность человека, его активное отношение к жизни, творческая самостоятельность на общую пользу должна обязательно поддерживаться и одобряться, какой бы стороны жизни они ни касалась. Только тогда и будет развиваться и закрепляться высокое сознание человека, его стремление бескорыстно служить людям.

И надо, обязательно надо, чтобы применение как материальных, так и моральных стимулов, оценка деятельности человека зависели не от воли отдельного руководителя, а от воли коллектива, в котором человек работает. Оценка не только его трудовой, но и общественной и личной жизни.