Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

Соседки отказались обмывать покойницу.

— Ты довела мать до такого состояния, ты её и обмывай, — сказали они Ларисе.

Покойницу так и положили не обмытую в гроб, едва прикрыв её наготу.

К удивлению Ларисы, проводить усопшую пришли почти все, кто её знал. Женщины утирали то и дело катившиеся из глаз слёзы, сморкались в платки и негромко разговаривали между собой.

Все в один голос осуждали эгоизм и бездушное отношение Ларисы к своей покойной матери, бросая косые взгляды на пышущую здоровьем женщину.

— Посмотрим, как самой в старости придётся. Тоже ведь не век молодой будет, — шептали присутствующие на похоронах в адрес Ларисы.

Но Лариса, будто не замечала, ни бросаемых на нее взглядов, ни осуждающего шепота. Она торопилась поскорее развязаться со свалившимися на неё хлопотами и облегчённо вздохнула, когда по крышке гроба застучали комья смёрзшейся земли, навсегда скрывая ту, в чьей груди до конца жизни горел неугасимый огонь любви, жертвой которой она стала сама.

В реальности этой истории трудно поверить. Так не вяжется то, о чём в ней говорится, с нашими представлениями о долге, чести, достоинстве, уважении к человеку, внимании к нему и заботе о нём. Уж слишком неправдоподобно выглядит на общем фоне безумие, эгоизм и жестокость героини рассказа Ларисочки.

И, тем не менее, эта история — не вымысел. Её рассказала мне во время одной из поездок осенью 1974 года случайная попутчица.

Это была женщина лет 40, светловолосая, с правильными чертами лица, живая и общительная.

Ехала она откуда-то с Урала, где поселилась её дочь.

Мы заговорили о детях, о том, что растут они ныне сплошь и рядом своенравными и непослушными. На слова старших и внимания не хотят обращать.

— Нет чтобы приноровиться друг к другу. Каждый по себе тянет.

— Возьми мою, — рассказала моя собеседница, — вышла недавно замуж. Парень такой хороший попался. Уважительный, спокойный, не пьёт, а она всё на него, как кошка, фыркает, всё ей неладно. Хоть и дочь мне родная, а не похвалю. Ну, ведь это хоть какой будь муж, а терпит-терпит, да и надоест. Начинаешь говорить ей, а она: «Ай, да ладно тебе!» и рукой махнёт.

— Она, наверное, одна у вас? — высказала я догадку.

— Одна.

— Ну вот, потому и выросла такая, что одна воспитывалась. Один ребёнок уже в силу своего положения в семье привыкает к тому, чтобы на него всё внимание обращалось. Вот и растёт капризным. Трудно воспитать одного хорошим.

— Это точно, — согласилась женщина. — Мало того, что капризными. Они ведь порой такие растут. Вот у нас тут рядом….

И она начала рассказывать историю своей соседки, историю, от которой не раз пробежала дрожь, пока я дослушивала её до конца.

Я не запомнила ни места, откуда была моя попутчица, ни имён всех действующих лиц рассказанной истории. Поэтому называю их произвольно, кроме главной героини рассказа. Её имя я сохраню точно. Может быть, этот рассказ дойдет до её ушей, и она узнает, что её поступок не забыт, и долго будет служить примером величайшего жестокосердия и эгоизма, достойных самого сурового осуждения.

Пусть задумаются и те, кто воспитывает по одному ребёнку и не желает утруждать себя воспитанием других, не ждёт ли и их участь Ларисочкиной матери, не готовят ли и они себе судьбу этой несчастной женщины.

Я передала рассказ моей соседки по купе так, как он мне запомнился, с очень небольшими изменениями.

В наше купе они вошли поздно вечером на одной из очередных остановок. Они — это полная, краснощекая женщина приятной наружности и беленький мальчик лет четырёх с вьющимися волосами, очень похожий лицом на вошедшую. По сходству было нетрудно догадаться, что мальчик — сын этой женщины. Он тихо пробрался к окну и уселся за столик, сонно смыкая веки.

— Ты, Сашенька, кушать, наверное, хочешь? Сейчас я тебя накормлю и уложу спать, моя деточка, — заворковала женщина.

«Положить бы его, пусть поспал. Разве не видит, что сейчас сон для него дороже всего? — подумалось мне.

Нет, ей, во что бы то ни стало, надо было накормить своего сына.

Она достала провизию и разложила её на столе.

— Видишь, Сашенька, какую вкусную уточку сварила нам бабушка. Давай покушаем, — пытаясь вызвать интерес к еде, уговаривала мать. Но слова матери не оказывали на мальчика никакого воздействия. Сон упорно одолевал его.

«Вот привязалась со своей едой! Ну, чего мучает бедняжку? Ведь спит же он совсем», — пожалела я мальчика.

Женщина взяла в одну руку вилку, другой отщипнула кусочек утиного мяса и всё это поднесла к сыну.

— Открой ротик, детка, — попросила она мальчика. Тот нехотя разомкнул губы, и мать положила ему мясо в рот, потом дала откусить хлеба.

Эта процедура повторилась несколько раз, за всё время кормления мальчик ни разу не сделал попытки взять хлеб или мясо своими руками. Он только открывал и закрывал рот, принимая пищу, а когда крошки еды приставали к губам, вытягивал по направлению к матери своё ангельское личико, и та догадливо вытирала мальчику губы.

«Спать хочет», — оправдывала я пассивность ребёнка.

Между тем, в купе ещё зашли высокий мужчина с подвижной, шумливой девочкой, и пожилая женщина в меховой шапке. Они принялись размещать свои вещи, громко разговаривая, и мальчик, наконец, освободился ото сна.

Каково же было моё удивление, когда он и сейчас продолжал только глотать вкладываемую ему в рот пищу, ни разу не подняв за ней руки! Он не пошевелил рукой даже и тогда, когда перед ним поставили кружку с напитком. Ждал, когда напоит его мать.

Такое уже никак нельзя было объяснить сонным состоянием мальчика. Он был абсолютно бодр.

Я смотрела на эту пару и видела в мыслях своих детей, уже в год довольно хорошо управляющихся с ложкой. Пить самостоятельно они научились ещё раньше. Старшие трое были погодками, я целыми днями была на работе, мама моя тоже не баловала внуков, и мы рано начали приучать всех детей к самообслуживанию. Для меня было просто странным, почему мать ни разу не заставила мальчика поесть самого.

— Такой большой мальчик и не хочет кушать сам. Разве ты не умеешь кушать сам без маминой помощи? — не вытерпела я.

Мальчик равнодушно повёл на меня глазами и отвернулся.

— Ноль внимания, — констатировала мать. — Он у нас вообще ни на кого не обращает внимания.

Чувствовалось, что ей не понравилось моё замечание сыну.

Но внимание мальчик, вопреки утверждено матери, всё-таки кое на что обращал, что тут же доказывал весьма убедительно.

Сытно покушавший, мальчик решительно отказался от помидорки, предложенной матерью.

— Хотите попробовать? — протянула она её мне.

Я не отказалась и взяла.

И тут мальчик совершенно неожиданно ожил.