Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

«Куда я еду? Зачем?» — невесело думал он, поднимаясь по ступенькам в вагон.

— Ну-ка, дядя, шевелись побыстрее! — поторопила его проводница.

— Чего торопишь? Успею, не на пожар, — огрызнулся Фёдор.

В вагоне он отыскал самый дальний угол, скинул на пол рюкзак и уселся рядом с ним, протянув ноги. Думать ни о чём не хотелось, и Фёдор снова задремал.

Он не слышал, когда стих перестук колёс и объявили название станции, на которой ему надо было сходить. Разбудил его всё тот же паренёк в болоньевой куртке, оказавшийся с ним в одном вагоне. Его Фёдор попросил разбудить, как только они подъедут к нужной ему станции.

Было ещё совсем темно, и Фёдор решил подождать на вокзале рассвета. Он устало опустился на деревянный диван и задумался. Ясно припомнил и тот памятный вечер, и свой уход из дома. Тогда он решил навсегда оставить посёлок. Уехал в Сибирь на лесозаготовки. И потянулись одни за другим долгие годы скитаний по лесозаготовкам. На какое-то время пристал к одинокой женщине, мужа которой раздавило трактором, потом ушёл, не поладив с ней! И снова началась бродячая жизнь, наполненная до краёв пьяными разгулами. Фёдор нигде не задерживался долго на одном месте. Не заметил, как пролетели 10 лет.

Всё это время он почти никогда не думал об оставленной семье, не думал до самого последнего времени. А тут годы, что ли сказались? Временами стала накатывать на него невесть откуда взявшаяся тоска по родным местам, по домашнему уюту. Перед самым Новым годом он вдруг решил съездить в посёлок, повидаться с детьми, с Любой. Где-то глубоко в душе неожиданно для него зашевелилась прежняя любовь к жене, нежность к оставленным детям.

«Люба, наверное, вышла замуж, — думал он о жене. — Ну конечно вышла! Не будет же жить без мужика одна. А может, и не вышла. Не могла же она вот так сразу вычеркнуть из своей жизни всё то хорошее, что было между нами. А было ли оно?»

Фёдор глубоко задумался.

«Ну, начал выпивать…. Так ведь не всё же время пил! Я же её во как любил дурёху. Зря она так со мной.»

Обида на жену охватила было Фёдора, но тут, же прошла.

«Ну да шут с ней, с Любой, — без всякой злости, спокойно подумал Фёдор. — Вот дети…. Юрка уже, наверное, большой стал, не узнаешь».

Он хотел представить себе, каким стал его сын сейчас, и не мог. В памяти всё вставал белобрысый, как он сам, мальчуган с широко раскрытыми, уставившимися на него голубыми глазами, в которых горели огнём и страх, и ненависть, и отчаянная решимость….

«И чего, дурачок, тогда испугался? Разве бы он тронул его? Сын….»

Фёдор вспомнил, как был счастлив, когда Люба Шумилова, молоденькая учительница русского языка и литературы, черноглазая и стройная, как молодая берёзка, согласилась, наконец, выйти замуж за него, Бушуева Фёдора, с каким нетерпением они с Любой ждали первого ребенка и как он хотел, чтобы родился сын. А когда тот родился, он радовался, как маленький.

Сын рос живым, подвижным, любознательным мальчишкой. Стоило, бывало, Фёдору взяться за инструменты, а он уж тут как тут. Вертится около него, спрашивает обо всём. Фёдор никогда не гнал от себя мальчугана, хоть тот порядком и надоедал ему со своими расспросами, не прятал от него стамески, долота и рубанки, терпеливо объяснял, что к чему. Только один раз крепко отругал Фёдор сына, когда тот сломал новое, с трудом добытое сверло.

«Не может быть, чтобы Юрка не признал меня», — размышлял Фёдор.

Ему до боли захотелось прижать своего сына к себе, увидеть его радостно засветившееся лицо.

Была ещё маленькая Галка, но та не оставила в душе сколько-нибудь заметного следа. Фёдор помнит только, как нёс её на руках из роддома, завёрнутую с головой в байковое одеяльце. Роды были тяжёлые, и он очень боялся за Любу. Но всё обошлось благополучно, и его Люба шла рядом с ним, держась за его согнутую руку, немного обиженная на то, что пришёл за ней, выпивши. Он объяснил, что по традиции с друзьями «обмыл новорожденной ножки». Выпил совсем немного, ну, самую малость.

Фёдор устало откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

За окном всё ещё густо синела скованная морозом предутренняя темнота.

Захотелось есть. Фёдор развязал рюкзак, достал огрызок колбасы и початую булку хлеба. Из кармана вытащил недопитую поллитровку. Трясущимися руками достал из горлышка пробку и одним махом выпил содержимое бутылки. Водка теплом разлилась по телу, туманом заволокла сознание. Куда-то отступили мысли, вызывающие смутное беспокойство.

«Приеду, посмотрю на детей и уеду. Мне бы только повидаться с ними, Новый год в семье встретить. Всё-таки не чужие они мне», — рассуждал Фёдор.

Утро уже играло яркими блёстками на снегу, когда он осторожно подошёл к знакомому дому и крадучись вошёл в сени. Сердце учащенно стучало, подгибались вдруг ослабевшие ноги.

Сквозь двери доносился оживлённый разговор, время от времени прерываемый смехом.

Фёдор приник к дверям.

Среди голосов он различил знакомый Любин говорок, потом до слуха дошёл солидный мужской бас.

Почему-то стало очень обидно за себя, горячей волной в голову ударил хмель.

«А-а, так вот она как! С другим. Ах, ты…»!

Он рывком дёрнул на себя дверь и шагнул в проём.

В комнате у окна сидела его Люба, рядом с ней, прислонив к её плечу голову, стояла такая же черноглазая, как мать, с длинными русыми косами, перевязанными белым бантом, девочка, а перед ними стоял молодой светловолосый мужчина в новогодней маске. Видимо, он кого-то изображал, и Люба с девочкой весело смеялись. Смех ещё дрожал на губах, когда неожиданно появился Фёдор.

При виде его Люба вскрикнула и прижала руки к груди.

— Что, веселишься, шлюха? — подступил к ней Фёдор.

Голос его сорвался в злобе.

— Ух, ты-ы! — размахнулся он для удара.

Девочка пронзительно закричала, прячась за спину матери.

— Не тронь!

Сильная рука перехватила руку Фёдора.

— Ты кто такой? По какому праву врываешься в чужую квартиру да ещё с кулаками? — возмущался мужчина, стягивая с себя маску.

И тут на Фёдора глянули такие родные голубые глаза….

— Юрка? Сын…. — Фёдор задохнулся от неожиданности. — Как же это так, а?

Он растерянно топтался посреди комнаты, беспомощно посматривая на жену.

Люба уже оправилась от испуга, отняла руку от груди и медленно провела ей по волосам. Ох, сколько раз она представляла себе его возвращение! Как долго надеялась, что он ещё одумается и вернётся к детям. Не пришёл…. Тогда не пришёл.

Люба до мельчайших подробностей помнила последние дни пребывания мужа в семье. Помнила, как проверяла тетради, поджидая Фёдора с работы. Уже вечер спустился на посёлок, уже и ночь наступила, а его всё не было. Остывал на плите ужин, приготовленный к его приходу.